Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 8
Шрифт:
Старик прислонился к перегородке; его матросская шапка сползла на брови; прядь седых волос свисла на щеку. Он молчал. Его руки были недвижны, грудь, казалось, не дышала. Он производил впечатление вещи, приставленной к стене.
Чувствовалось, что это человек конченный. С утратой Дюранды Летьери утратил и смысл жизни. Была у него родная душа в море, и душа эта загублена. Что же-делать? По утрам вставать, по вечерам ложиться, не ждать больше Дюранду, не видеть, как она отплывает, как возвращается. Да стоит ли доживать остаток дней своих без цели? Есть, пить, ну, а дальше?
Венцом трудов этого человека было чудесное творение, венцом самопожертвования и упорства - прогресс. И вот прогресса как не бывало, чудесное творение мертво.
В таком возрасте жизнь не начинают заново: кроме того, он разорен. Несчастный старик!
Плачущая Дерюшетта сидела на стуле около месса Летьери, сжимая в своих руках его руку. Ее пальцы сплелись на его судорожно стиснутом кулаке. Оба были удручены, но поразному. Сплетенные пальцы выражали надежду, судорожно сжатый кулак безнадежность. Месс Летьери не отнимал руку, не противился Дерюшетте. Он был безучастен. В нем чуть теплилась жизнь, как в тех, кого поражает молния.
Порой пропасть, разверстая перед вами, выхватывает вас из среды живых. Вы не замечаете, не видите людей, которые снуют по вашей комнате. Они рядом, но они так далеки от вас! Вы для них непостижимы, они же вам чужды. Счастье и горе не уживаются; отчаявшийся держится в стороне от других людей, он почти не сознает их присутствия, он теряет ощущение собственного «я»; он, созданный из плоти и крови, уже не чувствует себя реальным существом; ему кажется, будто он видит себя во сне.
Именно такое душевное состояние и отражалось во взгляде месса Летьери.
Посетители перешептывались, обмениваясь новостями. Вот какие были сведения:
Накануне, незадолго до захода солнца, Дюранда, застигнутая туманом, наскочила на Дуврский риф. Весь экипаж и пассажиры спаслись на баркасе, кроме капитана, не пожелавшего покинуть пароход. Шквал, налетевший с юго-запада после тумана, вторично чуть было не потопил их и не унес в открытое море, далеко от Гернсея. Однако ночью им посчастливилось: они встретили корабль «Кашмир», который их подобрал и доставил в порт Сен-Пьер. Все произошло по вине рулевого Тангруйля, которого теперь посадили в острог. Клюбен же проявил инстинное величие духа.
Лоцманы, - а их собралось тут немало, - произносили слова "Дуврский риф" с каким-то особенным выражением.
"Ночлег незавидный!" - сказал кто-то.
На столе лежали компас, кипа судовых журналов и тетрадей; очевидно, это были компас и документы с Дюранды, все что Клюбен передал Энбранкаму и Тангруйлю, когда отчаливал баркас. Прекрасный образец самоотверженности человека спасающего в свой предсмертный час даже ненужные теперь бумаги; маленькая подробность, полная величия; возвышенное. самоотреченье.
Все единодушно восхищались Клюбеном и единодушно уповали на его спасение. Парусник «Шильтиль» прибыл на несколько часов позже «Кашмира», он-то и принес свежие новости. Парусник провел сутки в тех же водах, что и Дюранда пережидая туман и лавируя во время бури. Шкипер «Шильтиля» находился среди присутствующих.
Когда Жильят входил в комнату, шкипер как раз начал рассказывать мессу Летьери о происшедшем. Его рассказ был настоящим рапортом. Под утро, когда буря затихла и сменилась благоприятным ветром, среди открытого океана вдруг послышалось мычанье. Звуки, обычные на пастбищах, раздавшись над водным простором, поразили шкипера «Шильтиля» - он направил судно в ту сторону. И в Дуврских скалах он увидел Дюранду Море утихло настолько, что ему удалось приблизиться. Он окликнул покинутое судно. В ответ он услышал только рев быков, захлебывающихся в трюме. Шкипер «Шильтиля» был убежден, что на Дюранде не осталось ни души. Пароход, потерпевший крушение, держался великолепно и несмотря на неистовый шторм, Клюбен вполне мог провести там ночь. Такой человек легко не сдается. На Дюранде его не было следовательно, он спасся. Много шлюпов и люгеров из Гранвиля и Сен-Мало, выбравшись из тумана накануне вечером должны были пройти вблизи
Из рассказа шкипера выяснилось два непреложных факта - Клюбен спасен, а Дюранда погибла.
С утратой Дюранды приходилось примириться, ибо беда была непоправима. Шкипер «Шильтиля» присутствовал при последней стадии крушения. Острый утес, к которому как бы пригвоздило Дюранду, крепко держал ее всю ночь, противясь буре, точно не хотел расставаться с добычей; но утром, когда на «Шильтиле» убедились, что спасать некого, и собрались удалиться от Дюраиды, море снова забушевало, словно в последнем припадке бурного гнева. Огромный вал с яростью п0дхватил Дюранду, сорвал с утеса, и она, пролетев, как стрела, пущенная меткой рукой, врезалась в теснину Дувров. Раздался "дьявольский треск", как выразился шкипер. Дюранда, подброшенная волной, застряла между скалами по средний шпангоут.
Она снова была пригвождена, но гораздо крепче, чем на подводном рифе. И как это ни жаль, она так и повисла там, - отдана на произвол ветра и волн.
По мнению экипажа «Шильтиля», Дюранда на три четверти разрушена. Она, по всей вероятности, затонула бы ночью же, если бы скала не поддержала и не удержала ее. Шкипер «Шильтиля» внимательно осмотрел покинутый пароход в подзорную трубу. И теперь с точностью, присущей моряку, он сделал подробный отчет о всех повреждениях: правая раковина пробита, мачты обломлены, паруса разорваны, почти все вантпутенсы перерезаны, световой люк каюты расшибло упавшим реем, контртимберсы разбиты на уровне планширя от самой грот-мачты до гакаборта, колпак над люком кладовой продавлен, шлюпочные блоки опрокинуты, рубку разворотило, баллер руля сломан, бейфуты сорваны, фальшборт срезан, битенги снесены, люковой бимс уничтожен, планширь отодран, ахтерштевень переломлен. Буря учинила неистовый разгром. Подъемной стрелы, прикрепленной к мачте на баке, как не бывало, нет и в помине - снята начисто, полетела к чертям вместе со всей подъемной снастью, талями, цепями и железным блоком.
Дюранда искалечена, теперь ее станет рвать на части вода.
Через несколько дней от не? и следа не останется.
Но машина почти не повреждена, хотя все кругом разрушено; это просто чудо, - вот когда она доказала свои превосходные качества. Шкипер «Шильтиля» ручался, что в самой «механике» нет больших повреждений. Мачты парохода не устояли, но дымовая труба выдержала. Железные поручни капитанского мостика только согнуты; кожухи повреждены, коробки измяты, но у колес как будто все лопасти налицо.
Машина цела и невредима. В этом был убежден шкипер «Шильтиля». Кочегар Энбранкам, говоривший то с тем, то с другим, разделял это убеждение. Негр был умнее многих белых и относился к машине с обожанием. Он потрясал руками, растопырив все десять черных пальцев, и повторял безмолвному Летьери: "Хозяин, машина жива!"
Теперь все толковали о машине, ибо никто уже не сомневался в спасении Клюбена и в гибели корпуса Дюрандьт. Машиной интересовались, как существом одушевленным. Восхищались ее прекрасным поведением. "Ну и крепка!" - говорил французский матрос. "Уж куда крепче!" - восклицал гернсейский рыбак. "И какая ловкая, отделалась двумя-тремя царапинами", - подхватывал шкипер "Шильтиля".