Собрание сочинений в 12 т. Т. 11
Шрифт:
Полицейские с Эком во главе уже готовы были сделать такую попытку, как вдруг раздался страшный грохот. Река, суживаясь в излучине, круто поворачивала вправо, и льдина беглеца, врезавшись в другие льдины, перевернулась, вздыбилась, снова опрокинулась и исчезла под льдинами, которые, взгромоздясь одна на другую, образовали затор.
Лед стал. Полицейские бросились на ледяное поле и исходили его по всем направлениям; поиски продолжались целый час.
Ни следа беглеца; наверное, он погиб при столкновении льдов.
– Жалко, мы не поймали его… - сказал один из полицейских.
– Еще бы!
– ответил
– Но раз мы не сумели захватить его живым, постараемся добыть его хоть мертвым.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Семья Николевых
На следующий день после описанного происшествия - 12 апреля - в восьмом часу вечера в столовой одного из домов в предместье Риги, населенном по преимуществу русскими, беседовали три человека, поджидая четвертого. Скромного вида дом был построен из кирпича, что являлось редкостью на окраине предместья, где дома обычно деревянные. Печь, установленная в глубине столовой, топилась с самого утра, поддерживая температуру в пятнадцать - шестнадцать градусов - вполне достаточную, так как наружный термометр показывал пять или шесть градусов по Цельсию.
Маленькая, прикрытая абажуром керосиновая лампа освещала стол посреди комнаты тусклым светом. На мраморном столике кипел самовар, а чайный прибор был накрыт на четверых. Но четвертый еще не появлялся, хотя и опаздывал уже на сорок минут.
– Дмитрий где-то задержался… - заметил один из гостей, подходя к окну с двойной рамой, выходящему на улицу.
Это был мужчина лет пятидесяти - русский врач Гамин, один из самых верных друзей дома. За двадцать пять лет практики в Риге он составил себе репутацию отличного врача. Пациенты очень его любили за приветливый нрав, а коллеги сильно завидовали ему: всем известно, до какой степени может дойти иногда профессиональная зависть в России, как и повсюду.
– Да… скоро восемь… - ответил другой гость, бросая взгляд на часы с гирями, висевшие между окнами.
– Но господин Николев имеет право на «льготную отсрочку» в четверть часа, как говорят у нас во Франции, а ведь известно, что эти четверть часа обычно больше пятнадцати минут!…
Человек, произнесший эти слова, господин Делапорт, мужчина лет сорока, был французский консул в Риге, живший уже в течение десяти лет в этом городе. Его изысканные манеры, любезность и услужливость снискали ему всеобщее уважение.
– Отец пошел давать урок на другой конец города, - сказала третья из присутствующих.
– Путь долог, да и тяжел в эту непогоду - не то дождь, не то мокрый снег!… Он придет весь продрогший. Бедный отец!…
– Ничего!
– воскликнул доктор.
– Печь храпит, как судья во время заседания!., В столовой тепло… самовар не отстает от печки… Чашку-другую чаю - и Дмитрий согреется и снаружи и внутри!… Не беспокойся, дорогая Илька!… А если твоему отцу понадобится врач, то он недалеко - и это один из его лучших друзей…
– Нам это известно, дорогой доктор!
– улыбаясь, ответила девушка.
В двадцать четыре года Илька Николева представляла собой чистейшего типа славянскую девушку. Как непохожа она была на других рижанок немецкого происхождения, с их чересчур розовой кожей, чересчур голубыми глазами, чересчур невыразительным взглядом, с их чересчур
Илька не была единственным ребенком Дмитрия Николева, овдовевшего десять лет тому назад. Ее брат Иван, которому лишь недавно исполнилось семнадцать лет, заканчивал образование в Дерптском университете. В детские годы Илька заменила ему мать, а со времени ее смерти в какой другой женщине нашел бы он столько преданности, столько доброты, столько самопожертвования? Лишь благодаря проявленным его сестрой чудесам бережливости юный студент был в состоянии продолжать учение вне родительского дома, стоившее довольно дорого.
И действительно, единственным источником доходов Дмитрия Николева были уроки, которые он давал у себя на дому или в городе. Его очень ценили как учителя физики и математики, и он был весьма образованным человеком. Все знали, что он не обладал никаким состоянием. Профессия учителя не приносит богатства, а в России еще меньше, чем где-либо. Если бы всеобщее уважение приносило богатство, то Дмитрий Николев был бы миллионером, одним из богатейших людей Риги, так как почтение, которым его окружали, ставило его на видное место среди сограждан - конечно славян. Чтобы убедиться в этом, достаточно будет в ожидании возвращения учителя принять участие в разговоре доктора Гамина с консулом. Разговор велся на русском языке, на котором господин Делапорт изъяснялся так же свободно, как образованные русские говорят по-французски.
– Итак, доктор, - говорил последний, - мы с вами накануне события, которое приведет к изменению политической обстановки в Эстляндии, Лифляндии и Курляндии… Эстонские газеты со всем свойственным арийскому языку [14] очарованием предсказывают это!…
– Изменения произойдут постепенно, - ответил доктор, - давно пора отнять у немецких корпораций административную власть и влияние в городской думе! Не правда ли, какая возмутительная нелепость, что немцы управляют политикой наших областей?…
– Но, к несчастью, даже когда их отстранят от управления, - заметила Илька, - они все же останутся всесильными благодаря власти денег, - ведь почти все земли и все должности принадлежат лишь им?…
– Ну, должности-то можно у них отобрать, - отвечал Делапорт.
– Что касается земель, то это будет трудно, вернее сказать, невозможно!… В одной только Лифляндии немцы владеют большей частью поместий - в их руках по меньшей мере четыреста тысяч гектаров.
И действительно это было так. В Прибалтийских областях почти все дворяне, почетные граждане, мещане и купцы - немецкого происхождения. Правда, местное население, обращенное немцами сперва в католическую, затем в протестантскую веру, так и не удалось онемечить. Эстонцы, родственные финнам, и латыши, почти все земледельцы, отнюдь не скрывают национальной вражды к своим хозяевам, и многие газеты в Ревеле, Дерпте, Петербурге выступают в защиту их прав!