Собрание сочинений в 12 т. Т. 2

Верн Жюль Габриэль

–  Они изжарились бы, - засмеялся Клоубонни.

–  А почему бы и нет?
– возразил американец.

–  Во всяком случае, сделать этого они не пытались, поэтому я ограничусь своими соотечественниками. Упомяну еще об одном факте, который кажется прямо невероятным, но свидетелей его нельзя заподозрить во лжи. Герцог Рагузский и доктор Юнг, француз и австриец, своими глазами видели, как один турок окунулся в ванну, температура которой достигала ста семидесяти градусов (+ 78° Ц).

–  Мне кажется, - заметил Джонсон, - что это далеко не так замечательно, как то, что делали служанки общественной пекарни и наши соотечественники.

–  Простите, - сказал доктор, - но одно дело выдерживать

горячий воздух, а другое - погружаться в горячую воду. Горячий воздух производит испарину, предохраняющую тело от ожога, а в горячей воде мы не потеем, следовательно, обжигаемся. Поэтому для ванн рекомендуется температура не выше ста семи градусов (+ 42° Ц). Видно, у этого турка был какой-то необыкновенный организм, раз он мог выдерживать такую высокую температуру.

–  Скажите, доктор, - спросил Джонсон, - какая вообще температура у животных?

–  У различных классов животных различная температура, - ответил Клоубонни.
– Так, самая высокая температура наблюдается у птиц, в особенности у кур и уток. Температура их тела превышает сто десять градусов (+ 43° Ц), в то время как у филина она не выше ста четырех (+ 40° Ц). Затем идут млекопитающие и люди; температура тела англичан в среднем - сто один градус (+37° Ц).

–  Я уверен, что Альтамонт и здесь будет доказывать превосходство американцев, - засмеялся Джонсон.

–  Да, среди нас есть люди очень горячие, - сказал Альтамонт, - но так как мне не приходилось измерять им температуру ни подмышкой, ни во рту, то я боюсь что-нибудь утверждать.

–  Люди, принадлежащие к различным расам, - продолжал доктор, - не обнаруживают значительной разницы в температуре, если находятся в одинаковых условиях, причем характер пищи не играет особой роли. Могу вам даже сказать, что температура человеческого тела под экватором и на полюсе одна и та же.

–  Следовательно, - спросил Альтамонт, - теплота нашего тела одинакова как здесь, так и в Англии?

–  Почти одинакова, - ответил доктор.
– Что касается других млекопитающих, то их температура вообще несколько выше температуры человека. Ближе всех в этом отношении стоят к человеку лошадь, заяц, слон, дельфин и тигр; кошка, белка, крыса, пантера, овца, бык, собака, обезьяна, козел, коза обладают температурой в сто три градуса, но свинья всех их превосходит, ибо ее температура даже выше ста четырех градусов (+ 40° Ц).

–  Это прямо обидно для людей, - заметил Альтамонт.

–  Затем идут земноводные и рыбы, температура которых изменяется в зависимости от температуры воды. Температура змеи - всего восемьдесят шесть градусов (+ 30° Ц), лягушки - семьдесят (+ 25° Ц); акула обладает примерно такой же температурой, как лягушка. Наконец, насекомые, повидимому, имеют ту же температуру, что окружающие их воздух или вода.

–  Все это прекрасно, - вдруг заговорил Гаттерас, до сих пор не принимавший участия в беседе, - и я очень благодарен доктору, который охотно делится с нами своими познаниями. Но мы так долго говорим о высокой температуре, что можно подумать, будто нам предстоит переносить палящую жару. Мне кажется, более уместно было бы поговорить о холоде и назвать самую низкую температуру, какая до сих пор наблюдалась.

–  Вот это дело, - заметил Джонсон.

–  Извольте, - отвечал Клоубонни.
– Могу вам и об этом рассказать.

–  Еще бы!
– воскликнул Джонсон.
– Вам и книги в руки!

–  Друзья мои, я знаю только то, чему научился от других, и когда я вам расскажу, вы будете знать не меньше моего. Итак, вот что я могу вам сказать относительно холодов и морозов, наблюдавшихся в Европе. Насчитывают немало памятных зим; повидимому, самые суровые из них повторяются через каждые сорок один год, период, совпадающий с периодом появления наибольшего

числа солнечных пятен. Упомяну о зиме тысяча триста шестьдесят четвертого года, когда Рона замерзла до самого Арля; о зиме тысяча четыреста восьмого года, когда Дунай был скован льдом от истоков до устья и волки переходили по льду Каттегат; о зиме тысяча пятьсот девятого года, когда Адриатическое и Средиземное моря замерзали в районах Венеции, Сета и Марселя, а Балтийское море десятого апреля еще не было свободно ото льдов; о зиме тысяча шестьсот восьмого года, когда в Англии погиб весь скот; о зиме тысяча семьсот восемьдесят девятого года, когда Темза замерзла до самого Грейвсенда, на шесть лье ниже Лондона; о зиме тысяча восемьсот тринадцатого года, о которой французы сохранили такие ужасные воспоминания, и, наконец, о зиме тысяча восемьсот двадцать девятого года, самой ранней и вместе с тем самой продолжительной из всех зим девятнадцатого столетия. Так обстоит дело в Европе.

–  Но здесь, за полярным кругом, до какого градуса опускается температура?
– спросил Альтамонт.

–  Черт возьми, - сказал доктор, - кажется, нам пришлось испытать самые большие морозы, когда-либо наблюдавшиеся на земле, так как спиртовой термометр однажды показывал минус семьдесят два градуса (- 58° Ц). Если не ошибаюсь, до настоящего времени полярным путешественникам приходилось наблюдать на острове Мелвилла минус шестьдесят один градус, в порту Феликса - минус шестьдесят пять и в форте Упования - минус семьдесят (- 56,7° Ц).

–  Да, - вырвалось у Гаттераса, - нас очень некстати задержала суровая зима.

–  Задержала зима?
– переспросил Альтамонт, пристально глядя на капитана.

–  На пути к западу, - поспешил добавить доктор.

–  Таким образом, - продолжал Альтамонт, возвращаясь к прерванному разговору, - человек может выдерживать температуру в диапазоне примерно двухсот градусов?

–  Да, - сказал доктор.
– На открытом воздухе термометр, защищенный от действия отраженных лучей, никогда не поднимается выше ста тридцати пяти градусов (+57° Ц), а при самой жестокой стуже не опускается ниже семидесяти двух (- 58° Ц). Таким образом, друзья мои, мы можем приспособиться к любой температуре.

–  А что, если солнце вдруг погаснет, - спросил Джонсон, - уж, наверно, земля живо замерзнет?

–  Солнце не погаснет, - ответил доктор, - а если бы даже и погасло, то, по всем вероятиям, температура не опустилась бы ниже указанных мною пределов.

–  Вот это любопытно!

–  Вы знаете, в прежнее время ученые предполагали, что в космическом пространстве за пределами земной атмосферы царит мороз в несколько тысяч градусов; эти цифры пришлось, однако, значительно снизить после опытов французского ученого Фурье. Он доказал, что если бы в космическом пространстве, в котором несется Земля, царил такой страшный холод, то на полюсах было бы гораздо холоднее, чем теперь, и между дневной и ночной температурой существовала бы огромная разница. Из этого следует, что на расстоянии нескольких миллионов миль от Земли не холоднее, чем в арктических странах.

–  Скажите, доктор, - спросил Альтамонт, - правда ли, что температура Америки ниже температуры других стран?

–  Без сомнения, но, пожалуйста, не вздумайте этим гордиться, - улыбнулся доктор.

–  Чем же это объясняют?

–  До сих пор еще не находят удовлетворительного объяснения. Так, Галлей предполагал, что некогда Землю задела проносившаяся мимо комета, причем от толчка сместилась земная ось, а тем самым и полюса. По его мнению, Северный полюс, некогда находившийся в Гудзоновом заливе, переместился к востоку, и область, где раньше находился полюс, до настоящего времени сохранила более низкую температуру, несмотря на то, что ее много веков обогревает солнце.