Собрание сочинений: В 2 т. Т.1: Стихотворения

Чиннов Игорь Владимирович

* * *

Мимо мумий! Мимо мумий! Мимо мумий!(Трупов!.. Размалеванных матрешек!)Мы прошли, мрачнея от раздумий,В легкий мир фарфоровых пастушек.И в гирлянды нежные вплеталась,В тонких пальцах розовела роза.Беленькой овечкой забавляласьМилая распутная маркиза.Над японской нежной панорамойСоловей нефритовый защелкал.Между лотосом и хризантемойБыл закат из розового шелка.И ценя изящные искусства,Мы прошли в нарядный зал распятий.Там рубины осыпали густоТернии — и раны у запястий……Как могли ту кровь, тот пот, те мукиВ золото оправить ювелиры?Как могли художники тот ужасПревращать в картины и скульптуры?Бог

в музее… Все-таки печальней,Что замученный Спаситель мираУкрашает розовые спальни,Заменяет пухлого амура.

ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА ВЕЙДЛЕ

Вы говорили нам, что если Бога нет,В двойном небытии Вы все же с Ним сольетесь.Любовь к Нему. О да. И лучше Ваш ответНа смерть, чем плакать, о душе заботясь.С Ним — даже если нет Его. В небытии —Двойном. Паскаль, и Киркегор, и ДостоевскийМогли сказать так. Да. Но с мудростью змеиПоверим, как они — нет, не по-детски, —В бессмертие! Мне снилось: «хор светил»;К своей звезде, голубоватой Веге,Стремится светлый дух, который былВладимиром Васильевичем Вейдле.А может быть – туда, к родным местам,Где желтая сыреет штукатурка,Невидимый, идете по мостамБылого пушкинского Петербурга.Но вероятнее, что Вы перенеслисьВ любимые свои пейзажи кватроченто,Где тонкий, стройный, острый кипарис,Холмы, ручей голубоватой лентой,Оливы, пинии, дворцы. Далекий вид,Голубизна – и Бог на небосводе,И белый ангел над леском летит,И белый Голубь реет и нисходит.

ПАМЯТИ ЮРИЯ ТЕРАПИАНО

По утрам читаю Гомера,

И взлетает мяч Навзикаи

Ю. Т.

В кафе «У Денизы» нас было трое:Ирина Одоевцева, Вы, я.И вы читали стихи о ТроеИ что не будет небытия.Я плохо помню строфу о Гомере.Был вечер, Париж, бульвар Распай.И я завидовал Вашей вере,Что души бессмертны, есть Бог и рай.Уже полгода, как нет Вас на свете.Есть то кафе, каштан, Монпарнас.Афина в шлеме на древней монете,Мной привезенной, бессмертней Вас?Я в Греции был. Я не видел Трои.Не мчался на битву Алкивиад.Не Одиссей валялся на зноеУ опрокинутых колоннад.Но… мир Одиссеи, мир Илиады…Солнечный диск метал дискобол.Рыже-багряный лист виноградаТрогал, играя, легкий Эол.Над горным обрывом мелькнула серна,В долине шли овцы и пастухи…Это голос Ваш, глуховато, мерноСкандирует греческие стихи?…Над Люксембургским садом сияя,Как над Акрополем, как тогда,Круглится месяц. Нет — мяч Навзикаи!А души — бессмертны. Бессмертны, да?

* * *

Я разломил китайское печеньеС билетиком внутри; мудрец КонфуцийВ нем заповедал: избегай эмоцийИ презирай житейское волненье.Мне китаянка подала чоп-суиИ вонтон суп – китайские пельмени –И про билетик пискнула, что всуеВсегда и всюду избегать волнений.И я задумался о смысле жизниИ что такое время и пространствоИ долго шел осенней ночью позднейПо улице уныло-протестантской.И вдруг я оказался, легче ваты,В китайском умозрительном пейзаже.Под узловатой веткой угловатоСерела цапля, тонкая, на страже.И водопадом низвергалась ива,В зеленом камыше пестрела утка.На озере не колебалась лодка,В которой я задумался лениво.Сокрыла цаплю синяя прохлада,Плод размышлений оказался горек.Мы навестили фанзу, где у входаСветился темно-розовый фонарик.А выйдя из нее, опять предалисьИгре трансцендентальных медитаций,И показал логический анализ,Что сердце мира стало синей птицей.

* * *

Мы давно отдыхаемНа чужих берегах.Здесь, над пальмовым раем,Мой развеется прах.Нет, какое там горе?(Ельник, холмик, снега?)Увезут в крематорий,Да

и вся недолга.Ни тоски, ни обиды.Не вернемся домой.Падай с неба Флориды,Пепел серенький мой!Нет, какие могилы?(Галка, осень, дожди…)На Ваганьковском, милый,Не позволят, не жди.Что ж, ничуть не обидно:Ведь в могиле темноИ березок не видно,И не все ли равно?

* * *

Я с тобой не поедуВ голубую Тоскану.По остывшему следуВозвращаться не стану.Помню двух флорентинок —И сестер их в Уффици.Где кончается рынок,Там хотел я родиться.Как пестра Санта Кроне!Как прохладна Капелла!Микеланджело: тело,Утомленное, Ночи.Мощь и строй синьории,Пестрота кампаниле.Мы о чем говорили?О тебе, о России.Вход в прохладную казу,Купол, свет, черепица.Мне хотелось там сразуУмереть и родиться.

* * *

– Ты Микки Мауса не признавал. Ты говорил:— Таких существ на свете нету. –Мой семилетний друг, скептический зоил,Постранствуй по другому свету!Твой простодушный ум, твой простодушный смех…Ты не подозревал, что в той, загробной жизниТы встретишь существа еще страннее тех,Которые придумал Дизни.Ты не подозревал, что сам Иеронимус БосхНе мог вообразить невероятных тварей,Какими населил не Вельзевул, а БогСвой светлозвездный бестиарий,Что даже на Земле есть мириад существНеобычайней, чем мышонок Микки.Но что Земля? Что ад? Теперь — ты житель мест,Где светят ангельские лики.

* * *

Не веря ни в какое перевоплощение,Поэт молился: сделай милость,Чтоб это маленькое недоразумениеБлагополучно разъяснилось!Ты на меня наслал болезни — но зачем они?Не надо. Исцели поэта,Чтобы успел он спеть Тебе свои Те Deum'ыВот в этой жизни, в теле этом!Я знаю, жизнь моя висит на тонкой ниточке.Удушье. Отворяю окна.Но даже кровь моя стучит почти ямбически,Четырехстопно, семистопно!О, дай мне срок из слов «любовь»,и «кровь», и «пение»,А также из любви и крови(И тра-ля-ля), — о, дай создать стихотворениеПрекрасней райских славословий!

* * *

Существа из далеких галактикС нами выпьют на ты, я уверен,И по-русски споют нам про чубчик,Кучерявый, с прононсом просвирен,Как советовал Пушкин-арапчик.Уроженцы кометы ГаллеяОбожают святая Россия.Им сказали в Святом Ленинграде,Что поют при церковном обрядеПро китайца в саду, в огороде.А в созвездии Пса, где не лаетКаждый третий, проверено всеми:На Руси при царе НиколаеПроживали в Москве и БатумиЛюди с пёсьими все головами.И турист из Большого ШакалаЗнал: Москва при царе состоялаИз одной деревянной матрешки.Потому-то она и сгорела.Но пришел царь Сталтан или МушкинИ построил две новых матрешки.

* * *

Был освещен торжественный фасадПарижской оперы. И был высок, великТриумф крылатых Муз, божественный парад.Я помнил те венки, простертые в закат,И надпись «Poesie Lyrique».Я жил в Париже целых восемь лет,Уехал тридцать лет тому назад.Там жили русские поэты. Больше нетВ живых почти ни одного. Конь БледУмчал их в тот, небесный вертоград?В землице Франции они лежат.Они писали русские стихи.Они из-за кладбищенских оградКивают мне: — Хотелось бы, собрат,В Россию… А? Да где ж: дела — плохи.В землице русской? У березок, в ряд?Нет, вряд ли. И мечтать напрасный труд,Что наши трупы въедут в Петроград(Что бронзовые Музы осенятХрам Эмигрантской Лирики?). Капут.А вот стихи — дойдут. Стихи — дойдут.