Собрание сочинений в 4-х томах. Том 4
Шрифт:
По стенам бегали пауки, бархатная мебель покрылась пылью от геологических образцов, валявшихся грудами на полу. На кресло почище постелили тряпку и усадили г-жу Борден.
Надо было представить ей какую-нибудь эффектную сцену. Бувар стоял за Нельскую башню. Но Пекюше опасался ролей, которые требуют слишком много действия.
– Ей больше понравится что-нибудь классическое! Не выбрать ли, например, Федру?
– Идёт.
Бувар рассказал сюжет.
– Это царица; у её мужа есть сын от первого брака. Она безумно влюблена в юношу. Всё понятно?
Да, государь, горю, томлюсь я по красавцу,
Люблю его!
Он обращался к профилю Пекюше, восхвалял его осанку, лицо, его гордую голову, огорчался, что не встретил его на греческом корабле, жаждал заблудиться вместе с ним в лабиринте.
Кисточка красной фески нежно трепетала, добродушное лицо пылало любовью, дрожащий голос умолял жестокого сжалиться над его страстью. Пекюше, отвернувшись, громко пыхтел, чтобы изобразить волнение.
Госпожа Борден, остолбенев, таращила глаза, точно ей показывали фокусы. Мели подслушивала за дверью. Горжю, без пиджака, заглядывал в окно.
Бувар начал второй отрывок. Он искусно представлял безумную страсть, угрызения совести, отчаянье и в конце концов бросился на воображаемый меч с такой силой, что, споткнувшись о камни, чуть было не растянулся на полу.
– Это ничего, не обращайте внимания! Тут появляется Тезей, и она принимает яд.
– Бедная женщина!
– вздохнула г-жа Борден.
Они попросили гостью самой выбрать какую-нибудь сцену.
Это затруднило госпожу Борден. Она видела только три пьесы: Роберта Дьявола в Париже, Молодого супруга в Руане и ещё одну забавную вещицу в Фалезе под названием Продавец уксуса.
Наконец Бувар предложил сыграть Тартюфа, сцену из третьего действия.
Пекюше счёл необходимым дать объяснение:
– Надо вам сказать, что Тартюф...
Госпожа Борден перебила его:
– Все знают, кто такой Тартюф!
Бувару понадобилось для одного диалога женское платье.
– У нас есть только монашеская сутана, - сказал Пекюше.
– Всё равно, надень хоть её!
Переодевшись, тот вернулся с томиком Мольера.
Начало сцены прошло тускло. Но когда Тартюф стал поглаживать Эльмиру по коленке, Пекюше рявкнул жандармским басом:
– Нельзя ли руку снять?
Бувар тут же подал реплику елейным тоном:
– Я платье щупаю. Как ткань его приятна!
Он закатывал глаза, выпячивал губы, сопел с чрезвычайно похотливым видом, обращаясь прямо к г-же Борден.
Страстные взгляды Бувара её смущали, и когда он замер в смиренной позе, весь трепеща, она чуть не подала ему реплику.
Пекюше ответил, заглянув в книгу:
– Вполне любовное признание я слышу.
– О, да!
– воскликнула гостья.
– Это опытный соблазнитель.
– Не правда ли?
– самодовольно заметил Бувар.
– А вот ещё сценка в более современном вкусе.
Сняв сюртук, он уселся на камень побольше и продекламировал, запрокинув голову:
Огни
Спой песню, как в ночи певала ты не раз,
И слёзы искрились во взгляде чёрных глаз.
«Это он про меня», - подумала она.
Блаженство будем пить! Ведь чаша налита,
Ведь этот час - он наш! Всё прочее - мечта!
– Какой вы странный!
Вдова кокетливо посмеивалась; грудь её вздымалась, зубки блестели.
Не сладостно ль, скажи, любить и быть любимой
Так, на коленях...
Он опустился на колени.
– Ах, перестаньте!
Дай спать и видеть сны на персях у тебя,
О донья Соль, любовь моя, краса...
– Тут звонят колокола и какой-то горец прерывает их...
– Как раз вовремя. Если бы он не вошёл...
Г-жа Борден улыбнулась, не закончив фразы. Спускались сумерки. Она поднялась.
Недавно шёл дождь, и в буковой роще стало сыро, удобнее было вернуться полями. Бувар проводил гостью через сад, чтобы отпереть ей калитку.
Они молча шли мимо подстриженных кустов. Он ещё не успокоился после своей декламации, она была ошеломлена, захвачена очарованием поэзии. Ведь искусство порою потрясает даже заурядных людей, и самый бездарный исполнитель может раскрыть перед вами целые миры.
Солнце, выглянув из-за туч, блестело на листьях деревьев, вспыхивало яркими пятнами в зарослях кустарника. По стволу старой срубленной липы скакали, чирикая, три воробья. Терновник распускался розовыми цветами, тяжёлые ветви сирени клонились к земле.
– Как здесь хорошо!
– сказал Бувар, вдыхая свежий воздух полной грудью.
– А вы, наверное, совсем измучились!
– Талантом я не могу похвалиться, но темперамент у меня есть, это бесспорно.
– Сразу видно...
– произнесла она, запинаясь, - что вы любили... когда-то... в прошлом.
– Вы думаете, только в прошлом?
Она остановилась.
– Не знаю.
«На что она намекает?»
Бувар почувствовал, как у него забилось сердце.
Чтобы обойти большую лужу на песке, они направились в буковую аллею.
Заговорили о представлении.
– Откуда взята ваша последняя сцена?
– Это из драмы «Эрнани».
– Вот как!
Г?жа Борден продолжала задумчиво, точно про себя:
– Как должно быть приятно, когда мужчина говорит женщине такие слова в жизни!..