Собрание сочинений в 4-х томах. Том 4
Шрифт:
– Я готов, только прикажите!
– воскликнул Бувар.
– Вы?
– Да, я!
– Вы шутите!
– Нисколько!
Оглянувшись по сторонам, он обнял её за талию и крепко поцеловал в шею.
Она сильно побледнела и схватилась рукою за дерево, как будто боялась лишиться чувств; потом открыла глаза и покачала головой.
– Всё прошло.
Бувар смотрел на неё, оторопев.
Когда он отворил калитку, она остановилась на пороге. За оградой, в канаве текла вода. Г?жа Борден подобрала юбки с оборками и замерла в нерешительности.
–
– Нет, не надо.
– Почему же?
– Ох, вы опасный человек!
Когда она перескакивала через канаву, мелькнул её белый чулок.
Бувар не мог себе простить, что не воспользовался случаем. Ничего, в следующий раз он своего не упустит! Да и не все женщины одинаковы: на одних надо напасть врасплох, с другими смелость портит всё дело. В сущности, он был доволен собой, и если не похвастался Пекюше своим успехом, то отнюдь не из деликатности, а из боязни нелестных замечаний.
С этого дня они начали декламировать перед Мели и Горжю, очень сожалея, что у них нет другой публики.
Молоденькая служанка забавлялась от души, хотя решительно ничего не понимала; её восхищала плавная речь, завораживало журчание стихов. Горжю рукоплескал философским тирадам в трагедиях, защитникам народа - в мелодрамах. Бувар и Пекюше, поражённые его тонким вкусом, задумали давать ему уроки, чтобы в будущем сделать из него актёра. Работник был в восторге от такой перспективы.
Слух об их занятиях распространился в округе. Вокорбей насмехался над ними в глаза. Почти все относились к ним с презрением.
Тем выше они ценили друг друга. Оба всецело посвятили себя искусству. Пекюше отрастил усы, а Бувар, плешивый и круглолицый, не нашёл ничего лучше, как носить причёску «под Беранже».
Наконец они решили сочинить пьесу.
Самое трудное было найти сюжет.
Они придумывали его за завтраком; пили кофе - напиток, необходимый при умственной работе, вдобавок пропускали ещё два-три стаканчика. Потом, немного соснув, спускались во фруктовый сад, гуляли, выходили за ограду, чтобы вдохновиться природой, долго бродили вдвоём и возвращались в полном изнеможении.
Или же запирались на ключ, каждый в своей комнате. Бувар убирал стол, аккуратно раскладывал бумагу, обмакивал перо в чернила и застывал неподвижно, вперив глаза в потолок. Пекюше садился в кресло и погружался в размышления, вытянув ноги и опустив голову на грудь.
Изредка они ощущали трепет, проблеск какой-то мысли, но, едва мелькнув, она тут же ускользала.
Есть же, однако, способы сочинять сюжеты! Можно взять наудачу любое заглавие и наполнить его содержанием, или подробно изложить смысл какой-нибудь пословицы, или соединить несколько событий в одно. Ни один из этих способов им не пригодился. Напрасно они перелистали сборники анекдотов, тома нашумевших судебных процессов, груду исторических книг.
Они мечтали, что их пьесу сыграют в «Одеоне», обсуждали прежние спектакли, с тоской вспоминали Париж.
– Я был создан, чтобы стать писателем, а не прозябать в глуши, - говорил Бувар.
– Я тоже, -
Однажды их осенило: им потому все даётся с таким трудом, что они не знают правил.
Приятели начали усердно изучать правила по руководству Практика театра д’Обиньяка и по другим, не столь устаревшим сочинениям.
Там обсуждаются весьма важные вопросы: можно ли писать комедию стихами? Не нарушает ли трагедия своих законов, заимствуя фабулу из современной истории? Должны ли герои быть добродетельны? Какие типы негодяев допустимы в трагедии? До каких пределов могут доходить ужасы на сцене? То, что отдельные части должны соответствовать целому, интерес постепенно повышаться, а конец согласоваться с началом - это сомнений не вызывало.
Чтобы привлечь меня, изобретай пружины, -
говорит Буало.
Каким же образом изобретать пружины?
Пусть чувство, что во всех твоих словах бушует,
Находит путь к сердцам, их греет и волнует.
Как согревать сердца?
Следовательно, одних правил недостаточно; кроме них, нужен ещё талант.
Таланта тоже недостаточно. Корнель, по утверждению Французской академии, ничего не смыслил в театре. Жоффруа ополчался на Вольтера. Сюблиньи осмеивал Расина. Лагарп не мог слышать имени Шекспира.
Пресытившись старой театральной критикой, Бувар и Пекюше решили ознакомиться с критикой современной и выписали газеты с отчетами о пьесах.
Какая самоуверенность! Какая тупость! Какая недобросовестность! Грубые нападки на шедевры, хвалебные отзывы о всякой пошлятине. Театралы, слывущие знатоками, - просто ослы, критики, знаменитые своим остроумием, - глупцы.
Может быть, следует прислушаться к мнению публики?
Но произведения, имевшие шумный успех, часто им совсем не нравились, а в пьесах освистанных многое их привлекало.
Итак, суждения людей со вкусом ошибочны, а пристрастия толпы необъяснимы.
Бувар попросил совета у Барберу. Пекюше написал Дюмушелю.
Бывший коммивояжер подивился, что старина Бувар так быстро отупел в провинции; совсем опустился бедняга, прямо выжил из ума.
Театр, ответил он, просто лакомство, одна из многих приманок Парижа. На спектакли ходят ради развлечения. Что вас позабавило, то и хорошо.
– Экий болван!
– возмущался Пекюше.
– То, что забавляет его, не забавляет меня, да и ему и всем прочим скоро наскучит. Если пьесы пишут только для сцены, то почему лучшие из них все читают и перечитывают?
И он стал ждать ответа от Дюмушеля.
Профессор написал, что успех пьесы у зрителей ничего не доказывает. Мизантроп и Аталия провалились. Заиру не поняли. Кто помнит в наши дни о Дюканже или Пикаре? Перечисляя все нашумевшие спектакли последнего времени, от Музыкантши Фаншон до Рыбака Гаспардо, он горько сокрушался об упадке театрального искусства. Всему виною пренебрежение к литературе или, вернее, к стилю.
Друзья задались вопросом: что, собственно, представляет собою стиль? С помощью книг, указанных Дюмушелем, они постигли тайну учения о стилях.