Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 4. Жена господина Мильтона, Стихотворения
Шрифт:
В комнату вошел муж и запер дверь. Ставни закрыли заранее, и мы остались вдвоем.
Мильтон разделся и лег в постель с Библией в руках. Он нежно поцеловал меня и начал читать отрывок из Песни Песней, где Соломон хвалит свою возлюбленную за красоту, сравнивая ее чрево с ворохом пшеницы, а сосцы - с двумя козлятами, двойнями серны. Потом он закрыл книгу, прежде положив между страницами лепестки розы, чтобы они в дальнейшем помогали воспоминаниям. Муж нежно говорил со мной, но на каком-то иностранном языке. Мне показалось, что это был арамейский язык. Затем я должна была выйти из постели и встать рядом с ним на колени, и поблагодарить Бога за его щедрость, потому что он создал мужчин и женщин. Мильтон много разглагольствовал, а мне пришлось все за ним
– О, скромная сдержанность, как мне это нравится!
– И поднес чашу с вином к моим губам.
Я немного отпила, и хотя мне хотелось ублажить его, во мне не разгорелась ответная страсть. Он пытался меня развлечь, рассказав милую историю, как он отправился в Италию за невестой. Как-то он занимался в университете Кембриджа и пошел побродить у Грэнтчестера. Мильтон очень устал от занятий и заснул под деревом у дороги. Мимо проезжали в карете две милые юные леди. Одна из них, более привлекательная, как он узнал позже от свидетелей происшедшего, влюбилась в него с первого взгляда, пока он спал. Она написала карандашом на клочке бумаги стихи на итальянском и вложила ему эту бумажку в руку. Стихи говорили о том, что он сразил ее, пока спал, что же с ней будет, когда он взглянет на нее?! Мильтон попытался расспросить прохожих о том, кто была эта дама, а затем отправился в Италию, чтобы там попытаться ее найти. Ему не удалось этого сделать и сейчас, когда он женился на мне, больше об этом не жалеет.
Я ничего кроме "ах" и "ох" не могла сказать ему.
Пока Мильтон рассказывал, он нервно поигрывал моими кудрями.
Меня охватила апатия от тяжелого запаха трав, а от вина меня затошнило.
– Муж мой, - воскликнула я.
– У меня раскалывается голова. Вы не можете намочить в холодной воде для меня платок? Вода в вазе на окне. Потом вы завяжете платок мне на лбу?
Однажды мы наблюдали такую сцену, когда кобель-гончая попытался заигрывать с сучкой-спаниелем у нас в саду в Форест-Хилл, Транко их увидела и вылила ведро холодной воды на игривую парочку. Спаниель сразу отрезвел от любовной горячки, а что касается гончей, то самец жалко тряс шкурой и дрожал, и мы начали хохотать, а самец жалобно завыл. Конечно, неприлично сравнивать тот случай с нашими объятьями, но моя просьба дать мне мокрый платок подействовала на моего мужа так же сильно, как ведро воды, вылитой Транко на собак. У него был удивленный вид, он не знал, что сказать. Он убрал руки с моих плеч и выпалил:
– Головная боль! Клянусь Бахусом и сладким молоком Венеры, вы только послушайте эту флегматичную и неблагодарную негодницу! Другая на ее месте уже была бы наверху блаженства, если бы за ней так ухаживали, читали стихи, вместе молились, угощали вином и вокруг так великолепно пахло бы розами и вербеной. И все это происходило бы не с вульгарным распутником, а в священных и законных узах брака! А это низкое существо стонет, что у нее болит голова и чтобы я положил ей мокрую тряпку на лоб!
– Я не хотела вас обижать, муж мой, - с трудом проговорила я.
– Но если бы у вас так же сильно болела голова, вы не смогли бы читать стихи и не смогли проявлять какую-то страсть. Если вы меня действительно сильно любите, то подадите то, о чем я прошу.
– Нет, дитя мое, - ответил мой муженек.
– Я вас люблю слишком сильно, чтобы баловать, и не стану выполнять ваши капризы, даже такие незначительные, как этот. Я - ваш муж, а не услужливый кавалер, для которого вы роняете на пол перчатку и ждете, что он вам ее подаст. Я не слюнявый спаниель, кому вы командуете "Принеси!", а он с радостью лезет в воду. Вам нужна мокрая тряпка на лоб? Я вам позволяю встать и самой принести ее!
Я поплакала из-за боли и возмущения, но не из жалости к себе. Потом встала и, придерживая рукой голову, которая немилосердно болела, с трудом побрела к окну,
– У меня обычно редко болит голова, - сказала я, пытаясь успокоить мужа. Он сидел на постели и грозно сверкал на меня глазами.
– Я страдаю от головной боли, когда приближается буря или… Сегодня…
– Что за упрямую болтунью взял я себе в жены!
– прервал он меня.
– Ночной воздух такой прохладный, что она не посмела обвинить погоду в своей надуманной головной боли.
– Муж мой, - вмешалась я, крепко сжав виски от невыносимой боли.
– Вы меня не понимаете. Я просто имела в виду определенные дни месяца…
Он вылетел из постели и заорал.
– О, Небо! Неужели это возможно? Неужели она настолько безграмотна, распущенна или бездумна, чтобы попытаться выкинуть со мной такой трюк? Жена, разве ваша матушка никогда не говорила вам, что в эти дни муж должен, согласно закону Бога, отсылать от себя жен?
Я начала протестовать.
– Нет, я хотела сказать, что…
– Я все слышал, что ты сказала, несчастная телка, - грубо сказал Мильтон.
– Тебе, как и мне, прекрасно известно, что головная боль предвещает начало месячных, ты могла меня испачкать.
Он вел себя настолько нетерпеливо, капризно и грубо, а моя голова просто раскалывалась, что я уже больше ничего не стала ему объяснять. Я пыталась сказать, что обычно гроза и непогода и особое для меня время месяца вызывают головную боль, но сегодня голова болит из-за жуткой тряски в карете. Наверно, легче было бы, если бы он подумал, что сейчас он не сможет со мною лечь из-за моего недомогания, а утром я надеялась, что головная боль пройдет, может, он вместе со мной посмеется над недоразумением, когда я спокойно постараюсь ему все разъяснить. Он выдвинул из-под постели небольшую раскладную лежанку на колесиках, которая обычно предназначалась для слуги, бросил на нее пару одеял и приказал мне там лечь, я повиновалась. Мильтон повернулся ко мне спиной, подпер голову рукой и начал читать книгу на греческом языке.
Я пожаловалась, что свет мешает мне спать, но он не обратил внимания на мои слова и продолжал читать. Мне пришлось прикрыть лицо волосами, и постепенно я погрузилась в сон.
Рано утром я пробудилась под звук мужских рыданий. Свечи уже не горели, и сначала я не поняла, где нахожусь. Потом я вспомнила, что это моя первая брачная ночь, мы сейчас в Ридинге. Я лежала на лежанке прислуги, а мой муж возлежал на огромной постели под покрывалом, осыпанном золотой пудрой. Плакал господин Мильтон, а я не знала, что же мне делать. Голова у меня болела меньше, и мне было стыдно, что из-за меня он испытывает такое разочарование. У меня было доброе сердце, я готова была сделать все на свете, лишь бы он не рыдал. Почти все, чтобы уменьшить его страдания.
Я тихо шепнула:
– Муж мой, что вас так расстроило? Почему вы плачете? Голова у меня почти не болит. Могу ли я вас как-то успокоить?
Он перестал рыдать, но ничего не ответил. Я повторила свой вопрос немного громче и добавила, что мне очень жаль, если я его рассердила своей глупостью.
Мильтон продолжал молчать, но я видела, как он протянул руку к бокалу с вином и сделал глоток. Я поняла, что он бодрствует, но не желает со мной разговаривать.
Мне не оставалось ничего иного, как пожать плечами, и вскоре я снова заснула. Мне снился ужасный сон штурма замка в Ирландии. Я ясно видела худые испуганные лица молодых рабочих ирландцев, которые сражались, стоя на крепостной стене, вооруженные лопатами. На них нападали английские копьеносцы и сбрасывали их вниз. Я увидела Myна. Потом он пропал и снова показался среди облаков дыма от пламени, объявшего ворота замка.