Собрание сочинений в пяти томах. Том 4. Пьесы и радиопьесы
Шрифт:
Вуд. Как себя чувствует министр внеземных территорий?
Маннергейм. Он приходит в себя.
Вуд. Военный министр?
Маннергейм. Вошел в норму.
Вуд. Я тоже чувствую себя лучше.
Маннергейм. Завтра заседание Совета министров.
Вуд. Политика продолжается.
Руа. Бомбы легли в цель?
Голос. Бомбы легли в цель.
Молчание.
Вуд. Результаты
Маннергейм. Ничего не видно. Но можно себе представить.
Молчание.
Вуд. Противно все это. Венера — ужасная планета. И живут на ней одни преступники. Не сомневаюсь, что Бонштеттен собирался вступить в союз с русскими. То, что они изображали перед нами, был всего лишь грязный спектакль.
Маннергейм. Я тоже так думаю, ваше превосходительство.
Вуд. Итак, бомбы сброшены. Скоро они начнут падать и на Землю. Хорошо, что у меня есть противоатомное убежище. Положено по должности. Да и отпуск министру иностранных дел полагается даже во время войны. К сожалению, от рыбалки придется отказаться. Буду читать классиков. Лучше всего — Томаса Стернза Элиота. Он так славно меня успокаивает. Нет ничего вреднее увлекательного чтения.
Маннергейм. Золотые слова, ваше превосходительство.
Страницкий и Национальный герой
Голоса
Диктор
Министр внутренних дел
Страницкий
Господин с окладистой бородой
Корбмахер
Антон
Мария
Разносчик газет
Флейшер
Зевейн
Продавец памятных значков
Полицейский
Главный редактор Доннер
Национальный герой
Вайтблейк
Фрейлейн Луиза
Бас
Голос сзади и другие голоса
Диктор. Эта история — про болезнь Национального героя Бальдура фон Меве, которого знает и о котором говорит весь мир, и про одного инвалида, которого никто не знает. Болезнь Национального героя вызвала сенсацию.
Министр внутренних дел. Эта болезнь коварна.
Диктор. Как выразился в своем выступлении министр внутренних дел.
Министр внутренних дел. Но наш Национальный герой может быть уверен…
Диктор. Как добавил министр.
Министр внутренних дел. …что в этом тяжком испытании с ним любовь и почитание всей нации.
Диктор. Напротив, случай инвалида.
Страницкий(скромно). Страницкого.
Диктор.
Господин с окладистой бородой (во все горло).
Луиза очень хороша, Ох, хороша — и ша!Диктор. В это время другой соседний номер, тринадцатый, покидает, и не одна, фрейлейн Мюллер, Луиза Мюллер, чей род занятий, напротив, всем известен, — но умолчим об этом. Повсюду детский крик.
Слышен детский крик.
Этажом ниже радио играет траурный марш Шопена.
Слышен траурный марш.
А прямо под четырнадцатой комнатой, у Корбмахеров, как каждое утро в это время, происходит ссора.
Корбмахер. Крыса! Потаскуха!
Слышен звон бьющейся посуды.
Диктор. Наверху же, в комнате четырнадцатой, наполненной всеми этими звуками — детским криком, пьяным пением и траурным маршем, а вдобавок храпом огромного человека в изрядно поношенной одежде, расположившегося на ночлег на дырявом матрасе, — как раз напротив него на таком же матрасе лежит инвалид…
Страницкий(скромно). Страницкий.
Диктор. Страницкий, кое-как прикрытый старой шинелью, и, бледный от волнения, пробегает глазами строчки газеты.
Страницкий. Я так взволнован, прямо газета падает из рук! Печальная весть о нашем Национальном герое Бальдуре фон Меве! Как это здорово, что вчера, возвращаясь домой после тарелки супа, я углядел на обочине тротуара газету. Антон, сказал я своему бравому матросу, который всегда толкает мою тележку по улицам столицы и, как ребенка, поднимает меня на пятый этаж и которому в этой окаянной сделке я одалживаю свои глаза в обмен на его ноги, — эй, Антон, сказал я, там лежит газета. Согни-ка два метра десять, на которые ты вымахал, пошарь немного левее, и она будет наша. Я бы хотел взглянуть утром — в полшестого уже светло, а ты все еще храпишь, — что принесла нам нового мировая история взамен твоих глаз и моих ног. И вот когда с пением бородача и потасовкой у Корбмахеров наступило утро и я раскрыл газету, то тут же прочел сообщение. Здесь, прямо на первой странице, большими буквами! Эй, Антон, просыпайся!