Собрание сочинений в пяти томах. Том 4. Пьесы и радиопьесы
Шрифт:
Все чокаются.
Акки. Выпьем то, что осталось.
Палач. Выпьем. Остатки сладки. Жаль, что я пришел сюда по долгу службы. Мир станет беднее, когда я расправлюсь с тобой. Но пора браться за свое мрачное ремесло. Суп мы съели, мясо тоже, бутылка пуста. Хочешь висеть вон на том фонаре или предпочитаешь городской парк?
Акки. Я бы предпочел фонарь перед царским дворцом.
Палач. Прекрасная идея, но ее трудно осуществить. Фонари перед дворцом зарезервированы для членов правительства. Проще всего повесить тебя на перилах моста. Мой подручный уже
Голос сверху. Да, мастер. Одну минутку.
Сверху спускается веревка. Поэты вскрикивают и исчезают, с ними Омар и Юсуф.
Палач. Покорнейше прошу.
Акки влезает на царский трон посреди сцены.
Палач. Хочешь сделать какое-нибудь распоряжение?
Намылив петлю, он набрасывает ее Акки на голову.
Акки. Все, что у меня есть, я завещаю поэтам. Не знаю только, что делать с антикварной лавкой в переулке Всемирного потопа.
Палач. У тебя есть антикварная лавка?
Снова выныривают поэты.
Поэты. Антикварная лавка?
Акки. Выпросил на прошлой неделе. В тот день на меня нашло вдохновение, я был в великолепной форме.
Палач. Антикварная лавка — это предел моих желаний.
Акки. Я не знал, что ты интересуешься такими вещами.
Палач. Сидеть в окружении скульптур и читать классиков — что может быть лучше?
Акки(качая головой). Странно. Палачи из Ламаша, Киша и Аккада тоже тянулись к образованию.
Палач. Горько признаваться, но у меня однообразная, безрадостная жизнь. Знай себе вешай, а впереди никакого просвета. Разве что какой-нибудь министр изредка бросит подачку. Вот у тебя совсем другое дело. Ежедневное общение с поэтами, шумные празднества, суп с говядиной.
Акки. Больших палачей откармливают как на убой, а маленьких держат на голодном пайке. Я готов пойти тебе навстречу. Меняю свою антикварную лавку на твое ремесло.
Палач (нерешительно). Ты хочешь стать палачом?
Акки. Это единственная профессия, которую мне еще не удавалось выпросить.
Палач(падает на царский трон). Боже мой!
Акки(обеспокоенно). Что с тобой, Зиди Неподкупный, опора тайного остова мироздания?
Палач. Воды! Скорее! Не то у меня будет сердечный приступ.
Акки. Выпей шнапсу. Тебе станет лучше. (Он осторожно, все еще с петлей на шее, слезает с царского трона и подает палачу бутылку.)
Палач. Голова закружилась. Где же наша честь, наша вавилонская гордость?
Акки(удивленно). А что им делать здесь, под сводами Гильгамешского моста?
Палач. Я имею право уступить свою должность каждому, кого казню. Это записано в договоре, который я подписал еще самонадеянным юношей, когда мечтал изучать искусство. Думал заработать денег. Но ни один даже самый жалкий рабочий, ни один паршивенький министр, ни один вшивый бродяга не соглашался стать палачом и сохранить себе жизнь. Даже в самые глухие
Акки. Вот видишь, я всегда считал, что гордыня погубит Вавилон.
Палач. Я потрясен твоим предложением избавить меня от этой мучительной жизни. Ты в самом деле хочешь обменять свою антикварную лавку на мою презреннейшую, убогую профессию?
Акки. Ты видишь свою работу в ложном свете, палач. Профессии, особенно низменные, надо возвышать, придавать им новый смысл, иначе они обречены. Вот я, к примеру, был однажды миллиардером.
Палач(удивленно). Миллиардером?
Поэты. Расскажи, нищий, расскажи!
Акки. Ну что ж, послушайте макаму о профессиях, которые я выпросил. (Он вынимает голову из петли и держится за веревку рукой.) В чудесную ночь, майскую ночь я обольстил миллиардерову дочь и таким вот манером сам стал миллиардером. Человек упорный, стойкий и непокорный, чтоб остаться самим собой, объявил я богатству бой. Послушай же до конца исповедь мудреца. С утра до ночи я кутил что есть мочи, в долги залезал и все пропивал, леса и замки дарил куртизанкам, спускал без стыда целые стада, проиграл в одиночку золота бочку, табун коней и пару тысяч свиней, дорогие предметы, зеркала и самоцветы — все до последнего сундука пошло с молотка, не прошел и год, а я уже банкрот, в кармане ни гроша, зато нараспашку душа, и под этот шумок еще с пяток особ торгового звания лишились своего состояния; страна разорилась, власть переменилась. Вот так, мой гонитель, поступает мыслитель, спасая от зла престиж ремесла.
Один из поэтов. А дочь миллиардера?
Акки. Вышла замуж за судебного исполнителя. (Он отбрасывает петлю. Веревка скользит вверх и исчезает.) Лежа на бумаге в своем саркофаге, думал я день и ночь, как бы людям помочь, старался понять, отчего опять люди добрые кое-как прозябают, а подлые победу справляют, и, накопивши сил, я про себя решил обдуманно, а не сдуру пуститься в новую авантюру. Где шармом, а где нахрапом, то лестью, то тихой сапой, прищелкивая каблуками, расшаркиваясь сапогами, поддакивая аристократам, патриотам и бюрократам, везде лебезил без меры и втерся-таки в доверие к одному генералу, которому жить оставалось мало. Умирая, сей господин мне завещал титул и чин, и, значит, выпало мне войну объявить войне и гром побед заглушить, ради этого стоило жить, видно, при всем при том, не зря я вилял хвостом, я придумал, верьте не верьте, как войну избавить от смерти; когда я войско вел на Аккад, каждый из трехсот тысяч солдат умереть был рад, но я проиграл сражение века, не потеряв ни одного человека. Все живыми вернулись домой, ни один не пал как герой. Вот, палач, мудреца завет: лучше кровопролитных побед бескровное поражение.
Палач. Вот это достижение! Как тебе удалось? Ведь поражения влекут за собой большие потери.
Акки. Я не отдал приказ о наступлении.
Палач. Удивительно! Достойно восхищения!
Акки. Видишь, как можно воспользоваться самой жалкой профессией. Любое дело способно приносить добро.
Палач(осторожно). И ты считаешь, что в антикварной лавке я заработаю на суп с говядиной? Хоть бы раз в месяц попировать от души.