Собрание сочинений в пяти томах
Шрифт:
Думаю, что сегодня буду знать, понесет ли его в Ленинград или нет.
Роман нужно окончить! Теперь! Теперь!
Со всей настойчивостью прошу тебя ни одного слова не писать Ольге о переписке и о сбое. Иначе она окончательно отравит мне жизнь грубостями, «червем-яблоком», вопросами о том, не думаю ли я, что «я — один», воплями «Владимир Иванович!!», «Пых… пых» и другими штуками из ее арсенала, который тебе хорошо известен.
А я уже за эти дни насытился. Итак, если ты не хочешь, чтобы она села верхом на мою душу, ни одного слова о переписке.
Сейчас мне
В особенно восторженном настроении находясь, называет Немировича «Этот старый циник!», заливаясь счастливым смешком.
Вот стиль, от которого тошно!
Эх, я писал тебе, чтобы ты не думала о театре и Немировиче, а сам о нем. Но можно ли было думать, что и роману он сумеет приносить вред. Но ничего, ничего, не расстраивайся — я окончу роман.
Спешу отдать Насте письмо. Продолжение последует немедленно.
Твой М.
142. Е. С. Булгаковой. 3 июня 1938 г.
Москва
Днем.
«Подсолнечник (Helianthus)»
«Хорошее медоносное растение».
Из Брокгауза.
Дорогая Люси!
Я очень рад, что ты заинтересовалась естественной историей. Посылаю тебе эту справку из словаря. Ты ведь всегда была любознательна!
Да, роман… Руки у меня невыносимо чешутся описать атмосферу, в которой он переходит на машинные листы, но, к сожалению, приходится от этого отказаться!
А то бы я тебя немного поразвлек!
Одно могу сказать, что мною самим выдуманные лакированные ботфорты, кладовка с ветчиной и faux pas [1581] в этой кладовке теперь для меня утвердившаяся реальность [1582] . Иначе просто грустно было бы!
1581
Оплошность (фр.).
1582
«Атмосфера, в которой роман переходит на машинные листы», — это, прежде всего, общение с О. С. Бокшанской, приносящей в дом Булгаковых новости и закулисные происшествия МХАТа. Оттого одним из главных персонажей писем Булгакова к жене становится В. И. Немирович-Данченко. «Оплошность» кого-то, совершившаяся в кладовке с ветчиной, совпадает с тем, что создано фантазией писателя, целиком поглощенного романом. Прояснить эти строчки помогает эпизод, рассказанный мемуаристом: «Взбегая по лестнице <…> я вдруг с изумлением вижу, что на площадке, прячась за полуоткрытой дверью, стоит Владимир Иванович с большим куском жирной розовой лососины (без хлеба!) в руке и явно готовится отправить его целиком в рот» (Виленкин В. Воспоминания с комментариями. М., 1982. С. 50). Ср. со сценой из «Мастера и Маргариты», где Арчибальд Арчибальдович, перед тем как покинуть горящий ресторан, заворачивает в кладовую.
Ты спрашиваешь печально: «Неужели действительно за один день столько ненужных и отвлекающих звонков?» Как же, Дундик, не действительно? Раз я пишу, значит действительно.
Могу к этому добавить в другой день еще Мокроусова (композитор? Ты не знаешь?) [1583] о каком-то либретто у Станиславского и разное другое.
Привык я делиться с тобою своим грузом, вот и пишу! А много накопилось, пишу, как подвернется, вразбивку. Но уж ты разберешься.
1583
Б. А. Мокроусов (1909–1968) — советский композитор.
Шикарная фраза: «Тебе бы следовало показать роман
Как же, как же! Я прямо горю нетерпением роман филистеру показывать.
Одно место в твоем письме от 31-го потрясло меня. Об автографах. Перекрестись, <…>. Ты меня так смутила, что я, твердо зная, что у меня нет не то что строчки горьковской, а даже буквы, собирался производить бесполезную работу — рыться в замятинских и вересаевских письмах, ища среди них Горького, которого в помине не было.
У меня нет автографов Горького, повторяю! А если бы они были, зачем бы я стал отвечать, что их нет? Я бы охотно сдал их в музей! Я же не коллекционер автографов.
Тебе, <…>, изменила память, а выходит неудобно: я тебе пишу, что их нет, а ты мне, что они есть [1584] .
Это Коровьев или кот подшутили над тобой. Это регентовская работа!
Не будем к этой теме возвращаться! И так много о чем писать!
Прости! Вот она — Ольга, из Барвихи. Целую руки!
1584
Ни на одно свое письмо Горькому Булгаков ответа не получил. Известный отзыв Горького о «Беге» был публично высказан на обсуждении во МХАТе; отзыв о «Мольере» попал к Булгакову еще более сложным путем: в виде фотокопии с нескольких строк, написанных Горьким Фишеру, немецкому издателю Булгакова.
Твой М.
Следующее письмо буду писать ночью.
143. Е. С. Булгаковой. 4 июня 1938 г.
Москва
В ночь на 4.VI.
Дорогая Люси!
Перепечатано 11 глав. Я надеюсь, что ты чувствуешь себя хорошо?
Целую крепко.
Твой М.
144. Е. С. Булгаковой. 9 июня 1938 г.
Москва
В ночь с 8-го на 9-е июня.
Дорогая Купа,
в сегодняшней своей телеграмме я ошибся: было переписано пятнадцать глав, а сейчас уже 16. Пишу эту открытку, чтобы она скорее достигла Лебедяни, а подробнее все опишу в письме завтра.
Устал, нахожусь в апатии, отвращении ко всему, кроме <…> [1585] .
Целую крепко! Твой М.
P. S. Сергей Петрович [1586] взял с меня честное слово, что в каждом письме я буду писать по крайней [мере] две строчки приветов от него.
1585
Залито тушью.
1586
С. П. Федоров, знакомый Булгакова, в семье которого любил бывать писатель.
145. Е. С. Булгаковой. 10 июня 1938 г.
Москва
Днем.
Дорогая Лю!
Все в полном порядке — перестань беспокоиться! Сейчас получил твое закрытое от 8-го. К сожалению, опять посылаю открытку, потому что сочинение большого письма тебе — это целое священнодействие. Со всех сторон наваливаются важные мысли, которые все нужно передать тебе, а для этого требуется несколько часов полного уединения. Вот сегодня я и намереваюсь составлять большое в надежде, что меня не будут отрывать. Обдумываю вопрос о нашем свидании. Что комнату ты наняла — это хорошо. Но вот куда ты думаешь пристроить Ник. Роб. [1587] ? Но, впрочем, все эти вопросы до большого письма.
1587
Эрдмана.