Собрание сочинений в шести томах. т.6
Шрифт:
Я быстро устроился в тихом отеле; взятые с собой бабки положил в банк на свое новое имя.
Осмотрелся; постарался не нажраться в первый же вечер; состояние полного одиночества, заочно меня пугавшее, оказалось сподручным для размышлений и ежедневных глазений на римские древности; оно снова дало мне знать, что за пару суток новой своей жизни существенно повзрослел бывший Владимир Ильич Олух, ныне Николай Васильевич Широков… перемог, слава тебе господи, временную депрешку, точней, полное отвращение к жизни и искреннее нежелание жить… а ведь когда везли в Шереметьево, казалось, что быть мне вскоре рыбкой, попавшей из пресноты в соленую чужбину морскую, где придется испытывать трудности с трепетом жабер дыхания, не говоря о резких для рыбьей душонки перегрузках… ан нет! – все о'кей, свобода, бля, свобода, бля, свобода, как распевали в свое время вольнолюбивые шестидесятники… к счастью своему, они не знали, что эдак вот назовут их со снобистской пренебрежительностью двадцатилетние мудозвоны, придут которые на все готовенькое, то есть на свободу, вольномыслие, бизнес, гулевые тусовки с блядями, забугровые путешествия, доступное – любого рода – чтиво… словом, придут на немыслимо удачный расклад неслыханных
Я поймал себя на том, что почему-то думаю о прошлом, как старикан, переживший те годы в лагерях, вроде Михал Адамыча, размышляю о шестидесятниках – Бродском, Солже, Сахарове, Марченко, Буковском, Синявском, Гинзбурге, которых, как массу других людей, всегда считал людьми свободомыслящими, а дебильных членов политбюро и их натасканных шестерок – как раз инакомыслящими, так-то оно было правильней…
Я бродил и ездил по Риму, упивался старинной свободой, как мороженым в кино, и славно мне было сознавать, что есть бабки, что сам себе кажусь телком, при родах перемазанным кровищей и слизью, медленно встающим на коленки, потом – с коленок, потом делающим первые шажки по шатающейся под слабыми мослами земле… о как кайфово было жить, воспринимая всем своим существом – из первых уст, из первых уст красавицы Италии! – великолепный, сладкоголосый, живой язык, трепещущий над временным и вечным… на нем болтали, словно пели, прохожие, водилы такси, угодливые приказчики в бутиках, бармены, менты, «работники торговой сети», официанты, банковские клерки… вдобавок был сей язык так волнующе мил и влекущ, так смаковал мой жадный слух музы'ку его слов и фраз, что жаль было расставаться с ними, с губ слетавшими… день ото дня сильней становилось во мне чувство, знакомое человеку, что-то потерявшему или отгадывающему какую-то занятную загадку, но не находящему ни потерянной вещицы, ни ответа, при этом верящему, что вот-вот все будет о'кей… мне казалось, что отличаюсь от итальянцев, для которых язык был столь же невидимым, как воздух для дышащих им миллионов людей… и оно, это чувство, необыкновенно обостряло интерес к существованию… я чувствовал состав каждого слова, даже незнакомого, как если б был человеком не просто дышащим, а различающим молекулки кислорода в воздухе городков, деревень, кабаков, базаров, пляжей, магазинов, гостиниц.
Помню, как на второй день после прилета, крепко поддав в отличном кабаке, я рассопливился из-за чувств, на душу нахлынувших, и до того зачумел-ополоумел от свежести незнакомой жизни, что пал возле столика своего на колени, положив на публику и на чинного мэтра… пал и вознес, как опять же учила баушка, хвалу Всевышнему, вместе со всеми ангелами Престола Его, архангелами, серафимами и херувимами… пал, значит, лбом вдарился об пол и поблагодарил весь сонм сил и чинов небесных за необыкновенно щедрый дар, ниспосланный свыше, – за языки, не знаю каким именно чудом ожившие в неведомых глубинах личной памяти… за них – хранящихся если не в иных каких-то спасилищах небесных и земных, то, видимо, в священных закромах Святого Духа, а то и самого Времени.
Присутствовавшие за соседними столиками дамы с заметным интересом, но тайком от своих джентльменов, поглядывали на меня… подошедшему затем учтивому и добрейшему мэтру я тихо выложил абсолютную правду о молитвенном состоянии души… душа, говорю, пренебрегла стеснением, ибо полностью она благодарна, сами знаете Кому именно, за сотворение жизни на Земле и, разумеется, за высокое – пусть уж это останется исключительно между нами – качество здешних блюд да за такое превосходно волнующее вино, словно вовсе не крестьяне с крестьянками, но ангелы ножками своими крепкими, пухлыми и милыми давили-выдавливали драгоценные гроздья замечательно памятного урожая.
В тот вечер я так нарезался, что почти не помню, как добрался до отеля… продрых всего часа три, проснулся, заснуть больше не мог… хлестал минералку из холодильничка, валялся и думал… башка была настроена исключительно на раздумье, словно именно в нем сосредоточилось резко вдруг сузившееся пространство моего существованья… так что я и не удивился мыслишке, мелькнувшей еще в кабаке, потом вроде бы безвестно пропавшей…
В материальной субстанции сверхсуперкомпьютеров хранятся фантастические множества всевозможной информашки… следовательно, память, скажем так, Создателя о каждом из мгновений многомиллиардной жизни «каждой частички бытия» должна в неисчислимое количество раз превосходить все вместе взятые объемы памяти человечества о настоящем, одну ногу ежесекундно вытаскивающего из прошлого, другой ногой в тот же миг уже ступившего в будущее… хотя правильней было бы сказать не «ежесекундно», а «одновременно», потому что, если не ошибаюсь, скорость времени в мгновение перехода настоящего в прошлое и в будущее не может быть измерена по одной простой причине: скорости у Времени не может быть точно так же, как у Самого Создателя… какой-то древний русский мудрец и, безусловно, поэт просек эту простейшую из сложнейших истин задолго до расцвета теоретической физики, сказав по-простому, что у Бога дней много… видимо, он имел в виду такие количества времени, что о них и размышлять бессмысленно, не то что говорить… странно, но, не знаю почему, разговор о Безвременье и Вечности кажется уму несравненно более легким…
Пусть был я с похмелюги, когда ум заходит за разум и давит на тебя из-за угла косяка, смущенный полнейшей безграмотностью еще не поправившегося мудилы, – пусть… сам этот мудила, если угодно, я, грешный – был счастлив… мне почудилось, что Сила Бытия, называемая Богом, каким-то
43
Каждый новый день с утра до вечера тянулся необыкновенно долго, а вот месяц, второй, третий, как всегда, промчались моментально; ловя кайф от отсутствия границ, я привык мотаться из Италии в небольшой Лозаннский банк, где сразу же отметился как клиент и владелец не такого уж, оказывается, вшивого состояньица; можно сказать, при полном безделье мне его хватило бы на долгую жизнь, одинокую или семейную, вплоть до мирового – это в самом худшем случае – катаклизма; если же таковой разразится, – к чему, видимо, все оно несется со скоростью гоголевской тройки, – то бабки, рыжье, швейцарские хронометры, фантастически дорогие тряпки идолов мод, многомиллионные полотна гениев, алмазы-изумруды, – все это покажется богатеям и нищим, да и мне тоже, если дотяну до того момента, совершеннейшей дешевней по сравнению с питьевой водой, испеченным хлебом и последними рулонами туалетной бумаги, измалеванной дайджестами основных вех и событий славной нашей человеческой истории.
Бродя по старинным пространствам римской виллы Боргезе, полным привидений прошлых времен, я то подумывал, что мне лишь примерещилась чертовщина всей этой апокалипщины, то проникался предчувствиями неминуемых катаклизмов, связанных если не с волей Божьей, то с возрастом человечества, преклонившегося перед идолом скорости и только одним этим преклонением обрекшего себя, пресловутое поступательное движение к завершению своей предыстории, когда величественной, когда уродливой и подловатой… да, думаю, все проходит… вот Сонька накрылась, никогда не умевшая быть ни просвещенной владычицей империи, ни патронессой ее народов, ни защитницей природы, – так уж очаровала ее вождей обольстительная утопия, логика террора и тотального уничтожения всех естественных свобод, а также достойного исполнения миллионами людей гражданских и личных обязанностей… теперь граждане поспешно распущенной империи оклемываются от почти что векового утопического эксперимента и силком вбивавшихся в головы надежд на рай земной, обещанный властительными ублюдками Системы… если же взглянуть на глобус, то что же открывается ужаснувшемуся оку жителя Земли?.. чудеса техпрогресса и изнанка апофеоза все той же скорости свершений человеческого разума… выдающиеся ученые и нешарлатанствующие футурологи поговаривают, что все эти свершения действительно принесли людям неслыханно комфортабельные условия существования, но необратимо испоганили и изменили климат планеты… это чревато катастрофами глобального масштаба и вообще необратимо нарушает божественные порядки существования биосферы Земли… почти нет на глобусе мест, где не велись бы кровавые разборки из-за политиканских амбиций правителей-временщиков и из-за несовершенств социума… государства-везунчики выкачивают нефть, вздувают на нее цены, что превратило в невыкупаемого заложника весь наш всепобеждающий техпрогресс со всеми его потрохами… бушуют ракетно-ядерные страстишки различных экстремистов… сделалась поистине глобальной коррупция, вызванная всемирным оборотом астрономических количеств бабок… миллионам людей наркотики кажутся единственным, увы, иллюзорным средством облегчения неслыханной тяжести Бытия… опасная ядовитость каждого акта курения рождает в подсознанке людей еще одну иллюзию освобождения от Времени, освободиться от которого невозможно до смерти… секс, девальвируемый коммерцией, чудовищные цунами педофилии и порнухи… победа всемирной силы доблестного либидо над бесчеловечной сутью целибата несчастных священнослужителей католической церкви… парадоксальная дегенерация массы природных достоинств человека, порожденная действительно революционной компьютеризацией быта и науки… стремление политических и религиозных маньяков к мировому лидерству и торжеству различных идеологий, патриотизмов, национализмов и прочих дел… казенная политкорректность пытается радикально насадить хотя бы внешнее равенство задолго до уничтожения в человеке въевшихся в него до мозга костей причин этнических, исторических, расовых, религиозных, социально-политических, культурных и прочих предрассудков… как лесной пожар, разгорается война полов, ведущая, как кажется иным, оптимистично настроенным теоретикам половых меньшинств, к универсально спасительному возвращению человека к доисторическому первообразу двуполого существа – к андрогину, способному, по их мнению, сначала уничтожить основной вид неравенства, потом уж артельно взяться за все остальные… люди беззащитны перед тайнами смертельных болезней и вирусов, хитроумно побеждающих иммунку… существо человека и окружающая среда постепенно вымирают от повсеместного превращения добра наук и технологий во зло уничтожения Творенья и природных основ жизни на Земле…
С наслаждением разъезжая на тачке по разным краям явно осчастливленной богами Италии, не мог я не думать обо всем таком; и еще о том, что никто так и не въехал (видимо, никогда уже и не въедет до Страшного суда) в первопричинность Начал и Концов уникальной заварушки, называющейся жизнью на Земле.
Раз так, думаю, пора найти себе подружку… цинизм мой животный и человеческий был отчаянно весел: терять-то все равно нечего и ничего не поделать с создавшимся на планете положением… пожалуй, прикидываю, питье, жрачка, приключения с милыми женщинами, тоска по истинной любви и занятие любимым делом – самое приятное для меня времяпрепровождение.
44
Я продолжал всячески отгонять от себя мыслишки о реакциях предков, Г.П., Маруси, Коти и Опса на «понтомиму» своей гибели при какой-то разборке; все остальные знакомые были мне до фонаря.
Чаще всего вспоминал милую морду ушастого Опса и то, как по-щенячьи возились мы с ним на полу… вот спит он, облаивая кого-то во сне, за кем-то гонясь, что-то в пасти принося то себе, то хозяину и, несомненно, переживая приснившиеся перипетии прошлых охотничьих жизней… вспоминался и нюх его гениально чуткий, вместе с тем избирательно действенный, не то что ум человека, – нюх, различающий средь мириад разнообразных молекул невидимые нами молекулы благотворных и вредных веществ…