Собрание сочинений в шести томах. Том 6
Шрифт:
— Мне ведь довелось однажды и встретиться с Александром Степановичем, сказал Юрий Осипович. — Это было в Москве летом тридцатого года. И Нину Николаевну тогда видел, тоненькой и молодой. Пытался напомнить ей об этом сегодня, но она забыла. Понятно — столько лет прошло. Встреча была забавной и горькой, но рассказывать долго. Может, напишу о ней.
(Действительно, в 1972 году вышел ленинградский сборник "Воспоминания об Александре Грине", и в нем рассказ Домбровского о встрече с Александром Степановичем.)
— О чем я пишу сейчас? — сказал Юрий Осипович, отвечая на мой вопрос. Будет ли у "Хранителя"
— Но ваш роман кончается арестом героя.
— Вот я и пишу о том, что за этим последовало. Не напечатают? Что ж, полежит. Подождем.
Мы простились. Машина, развернувшись, уехала. Я стояла у калитки, силясь опомниться, когда ко мне подошла Нина Николаевна и сказала: "Какой удивительный человек приезжал. Знаете, кто это?" — "Да, — сказала я, "Хранитель." – "А я, старая безмозглая хрычовка, не пригласила его к нам еще, когда мы прощались, не попросила расписаться в книге!"
(Книги отзывов Домика были гордостью Нины Николаевны и читались, как увлекательный роман.)
— Потому что устали, Нина Николаевна.
— Да, совершенно скисла. Не столько от разговоров, не только от них. Как этот человек говорил об Александре Степановиче! Как он знает его книги!
Вечером я читала Нине Николаевне "Хранителя древностей"; она любила, когда ей читали вслух, неизменно вспоминая: "Мне перед сном всегда читал Александр Степанович."
Сейчас она с радостью слушала главы "Хранителя".
* * *
Э. Мороз
Имя Домбровского я впервые услышала от Федора Марковича Левина, бывшего "космополита" и вообще личности примечательной. Он хлопотал об издании книжки с интригующим названием — "Обезьяна приходит за своим черепом". Был 1958 год.
В ту пору в литературу стали возвращаться реабилитированные писатели, в том числе и через редакцию русской советской прозы издательства "Советский писатель", где я работала. Помню, например, появление в нашей единственной комнатенке Олега Васильевича Волкова, очень прямого, очень высокого человека с прозрачными глазами и окладистой бородой. Осанка, манеры, легкое грассирование, эти "дворянские штучки", а главное — доброжелательство, какая-то детская открытость — ничего не вытравили ни лагеря, ни ссылки. Сергей Александрович Бондарин, напротив, — замкнутый, неулыбчивый, внешне робкий и тихий, но, как оказалось впоследствии, очень твердый человек. Еще красивая, но какой-то неприятной красотой, Галина Серебрякова. Несколько раз приходил в редакцию и Александр Исаевич Солженицын, но позже. Все они приходили по-разному.
Юрий Осипович появился в издательстве, как лагерник. Была весна. Он вошел в телогрейке и калошах, кажется, на босу ногу. Черный лохматый чуб падал на лоб, впалые, изборожденные морщинами щеки, с прищуром, веселые, молодые глаза. Вид у него был такой, что казалось — сейчас сунет два пальца в рот и оглушительно свистнет.
Мы были знакомы с Ю. О. по редакции и еще через одного моего друга-ленинградца, историка и литератора Мишу Хейфеца. Когда Миша приезжал в Москву, мы отправлялись к Ю. О.
В 1974 году Мишу Хейфеца посадили. Дело по нынешним временам не стоило выеденного яйца: он и В. Марамзин составили и "самиздали"
Володя Альбрехт, член комитета помощи семьям политзаключенных, написал какое-то воззвание, но оно показалось нам малоубедительным, и мы решили отправиться к Сахарову. Куда еще?..
Андрей Дмитриевич сразу предложил:
— Сегодня в 18 часов я смогу передать за рубеж ваше (жены) обращение к женщинам мира.
Райка растерялась:
— Но ведь меня немедленно выгонят с работы?
— Конечно.
— А можно до шести подумать?
— Подумайте и позвоните.
Мы помчались к Ю. О. На душе было как-то безнадежно скверно: передать обращение — лишить куска хлеба двух малолетних детей, оказаться на улице, не передать — упустить хоть какую-то возможность помочь Мишке. Что делать? Что предпринять?
Решили — надо посоветоваться с Ю. О. С дороги позвонили ему, он велел приезжать.
Минут через сорок мы были у его дома (с улицы Чкалова, т. е. от Курской до Преображенки, а там одну остановочку напрямик до Просторной пешком).
Поднялись на девятый этаж (с площадки, почти от двери, лестница на чердак. Чердак, как мне недавно рассказала Клара, жена Ю. О., сыгравший в их переселении в эту квартиру не последнюю роль. Судьбу переезда решила кошка Кася: ей здесь будет прекрасно — гулять на чердаке по ночам с женихами. Оба они, Ю. О. и Клара, кошатники. Ю. О., подписывая книжку, всегда рисовал кошку, а то и несколько) . Позвонили. На наш звонок никто не ответил. Мы спустились вниз, сели на лавочку у подъезда и стали ждать.
Довольно скоро показался Ю. О. в сопровождении высокой, броско одетой (по нашим понятиям), стройной молодой женщины.
— Вот, ходил встречать, знакомьтесь — Ванесса Рэдгрейв (дай Бог память, кажется, это была она, но в ту минуту наши головы были забиты совсем другим), английская звезда. Будет сниматься в "Смуглой леди".
Мы вошли в лифт. Звезда была вся в желтой коже — кожаные брюки, кожаная куртка, перехваченная широким ремнем с большой, должно быть, серебряной пряжкой, усыпанной камнями.
— Камушки любит, — усмехнулся, перехватив наши взгляды Ю. О., и щелкнул по этим камушкам пальцами безо всякого почтения.
Кажется, английской звезде все нравилось.
Вошли в квартиру.
Ю. О. велел англичанке поставить чайник и сесть в другой комнате — у нас дела, пояснил он ей, а нам подмигнул: — Вживается в образ.
Не знаю, понимала ли она по-русски, однако молча сделала, как он сказал. А мы пошли в большую комнату (какую уж там "большую", вся квартира, наверное, метра двадцать четыре, московский стандарт).