Собрание сочинений в шести томах. Том 6
Шрифт:
Минометчикам пришлось учиться прямо в бою, на огневых позициях. Так на поле боя учился минометному делу и наш знакомый — старый токарь Александр Львов. А его друг Иван Яковлев пристреливался по «кукушкам», выводя их из строя одну за другой.
Все последние дни финны усиленно били по высоткам из минометов. Командир отряда Тихон Побивайло и комиссар Николай Дружинин решили разведать, где же находятся эти вредящие вражеские батареи. Несколько ночей подряд командир разведки младший сержант милиции Богданов ходил со своими бойцами в расположение белофиннов, благо места вокруг каждому из них — во как! — знакомы: и рыбу на реке ловили и за грибами, ягодами хаживали. Каждый раз с бойцами отправлялись две смелые разведчицы — Зоя и Шура Ивановы. Мне невольно вспомнилась ополченка Клава Бадаева, которая
Разведка в конце концов установила расположение финских огневых средств. Стала известна и вся система оборонительных сооружений противника. Вышестоящий штаб принял решение — отбросить врага, вышибить его с участка, языкообразным клином врезавшегося в лощину перед городом.
Дня три назад ранним утром начался бой. Все минометы отряда били но врагу. Миномет Александра Львова с первого же удачного выстрела вызвал пожар горючего у финнов. Над лесом, где был враг, повалил черный дым.
Отряд приготовился к броску. Командир с грозной фамилией Побивайло и комиссар Дружинин развернули людей в цепь и, стреляя из пистолетов, с криком «ура» рванулись вперед. Рабочий класс ударил вслед за ними. «Ура» покатилось по всему лесу; сверкали штыки, летели гранаты.
Финны, хотя они, как мы знаем, солдаты хорошие, стойкие, повыскакивали из окопов и стали отступать. На чужой-то земле, которую финские правители хотели заграбастать с ходу, воевать не так уж уютно. В лесу остались брошенные микрофоны и рупоры, с помощью которых враг создавал устрашающие шумы, грохоты и трески, брошенное оружие, даже одежда и обувь — так внезапен был удар восковцев. Был захвачен в плен офицер, расстрелявший все патроны своего автомата.
Языкообразный клин в лесистой лощине очищен от врага. Задача, на которую в штабе планировали два часа, выполнена за 40 минут. Финнов отбросили на полтора километра.
Об этом бое рассказывают охотно и увлеченно. Рассказывают о медицинской сестре Марин Гультяевой, которая под непрерывным огнем минометов, автоматов и артиллерии ползала по полю боя и оказывала помощь раненым. Ее самое ранило в ногу, но Гультяева продолжала свою работу. В тот день она перевязала рапы двадцати бойцам. Вместе с нею работала и санитарка Ольга Мельникова, перевязавшая на поле боя девятерых бойцов.
Бойцы рабочего отряда лежат сегодня в окопах почти у порога своего родного завода. Мы в редакции тоже не впервые задумываемся о том, как бы получше встретить врага огнем на нашем родном редакционном пороге. Так, видимо, обстоит дело во всем Ленинграде. Рассказывают, что Изя Анцелович, тот самый, что гарцевал возле Федоровой на белом коне, не только составил список отряда ЛенТАСС, но даже выработал устав этого отряда, партизанскую клятву, памятку бойца. Острословы утверждают, будто бы в ЛенТАСС два дня не выходил бюллетень только потому, что печатались уставы и памятки, разработанные Анцеловпчем.
Это не шутка о родных порогах. Восковцы уже бьются с врагом у своего порога.
Лежат в окопе, готовясь к отражению новых вражеских атак или к атаке на врага, испытанные, неразлучные на поле брани друзья Александр Львов и Иван Яковлев, лежат молодые воины — мастера своего дела, командиры отделений Борис Никифоров и Николай Мурыгин.
Когда будет создаваться история завода имени Воскова, авторы ее назовут не только имена героев трудовых заводских будней, но и имена тех, кто защищает завод в эти военные дни. Они напишут и о пулеметчике Марке Михееве, который уничтожил группу белофиннов, опасно заходившую во фланг одной из наступавших рот, и о командире взвода Васюкове, который в атаке не потерял ни одного человека, напишут о многих — о десятках и сотнях.
А пока никто ничего не пишет. Пока только сражаются, стоят насмерть.
16
Мы снова вдвоем с Михалевым. Планируя дальнейшую работу, мы с ним побывали в оперативном отделе штаба фронта. У нас там уже есть знакомые — читатели наших довольно многочисленных корреспонденций; они нас хорошо встречают и хорошо
Сегодня днем нам показывали точную карту расположения и наших и немецко-финских войск вокруг Ленинграда. Под Ораниенбаумом и Красной Горкой — от Кернова, где мы когда-то ночевали на сеновале под железной крышей, по которой так усыпляюще настукивал дождь, фронт идет дугой к Петергофу — через Лубаиово, Закорново, Мишелево. «Немцы укрепились на высотах, — сказал наш знакомый полковник, — позиции у них удобнее наших. Хотели они рвануть и дальше, но с помощью тяжелой артиллерии фортов и кораблей мы их отбили». На участке от Петергофа до Стрельны, точнее, до завода «Пишмаш» немцы вышли к заливу, а дальше их фронт снова идет посуху через Урицк — Пулково — Колпино к Неве и вдоль Невы по ее левому берегу до Шлиссельбурга. На севере же — от Сестрорецкого курорта через Белоостров — Лемболово — Юшкелово — к берегу Ладожского озера. Сообщение со страной возможно только или по воздуху (но немцы сбивают наши транспортные самолеты), или же через Ладожское озеро, где по воде прокладывается трасса от Осиповца до Кобоны и дальше — к станции Войбакала. «Но это, конечно, не все, не окончательная линия, — сказал полковник. — Что будет завтра — увидим. Слышите, какой бой идет?»
Бой идет страшный. Ленинград сотрясается от грохота тяжелой артиллерии. По врагу бьют все пушечные стволы, какие только нашлись в нашем городе. И артиллерия флота, запертого в Кронштадте и на Неве, и артиллерия бронепоездов, которые долгими годами стояли на запасных путях ленинградских железных дорог, и пушки, спешно поставленные на подвижные платформы, и пушки армий, дивизий, полков, батальонов. Бьют минометы, хотя у нас, как выяснилось, их значительно меньше, чем у немцев. Все бьет, все крошит врага, по враг прет и прет.
Тяжелые бои идут на рубеже Лигово — Пулковские высоты — Кузьмино — и дальше до Красного Бора перед Колпино. Мы поднялись вчера на Пулковские высоты и долго пробыли на чердаке одного из зданий обсерватории; потом лазили еще и на колокольню церкви в селе Пулково. По там было страшно от мысли, что при очередном снаряде свалишься вместе с колокольней и тебя раздавит кирпичными глыбами. Мы удалились с колокольни как можно скорее, но в то же время и не очень поспешно, дабы не быть неприлично трусливыми.
С обсерватории и с колокольни открывалась картина почти всей ленинградской войны. Совсем недавно в завесах густых дымов мы видели Красногвардейск. Сейчас и все иное на западе и на юге было в дыму — и Лигово, и Красное Село, и Пушкин, Павловск… Взрывы огромных морских снарядов на десятки метров подымали столбы земли по всем косогорам от Красного Села и Дудергофа; то там, то здесь тройками, пятерками ползли танки, за ними цепями, черными строчками, тянулась пехота немцев. По танкам, по пехоте прямой наводкой била отважная батальонная и полковая артиллерия. Мы видели эти маленькие — а издали и вовсе крошечные — пушчонки на открытом поле, в осенней жухлой траве. Вокруг них горело, рвалось, но они стреляли и стреляли. Гул катился, не умолкая ни на секунду, из края в край по фронту. А оглянись назад, в сторону Ленинграда, — там по-прежнему копают. Копают бесконечно длинные рвы — желтые глубокие раны на приневской болотистой равнине. Ставят доты и дзоты. Из нашей редакции тоже многие пошли копать туда — к Шушарам, к Московской Славянке, за больницу имени Фореля. Журналисты сменили перо на лопату. Так надо.
Где-то у Шушар, в этом длиннейшем рву, второй день работает и Вера Горбылева; в их газетке дел никаких не стало. Оборонные стройки прижались к ленинградским окраинам. Смотрю: где она там, не видно ли ее в желтом просторном мирненьком пальтеце. А там все в мирных пальтецах и в жакетках, и не видно их среди глыб земли. Вижу только всплески огня и дыма от орудийных залпов: пушки стоят по краям рвов, прямо в толпах работающих ленинградцев.
В воздухе вой от моторов и винтов — «мессершмитты», «юнкерсы», «хейнкели» бомбят, палят из пулеметов, швыряют листовки. Этих пестрых, в две краски, летучих листков миллионы. Они лежат всюду на нашей земле, их подхватывает ветер и носит по дорогам, по канавам. И сдаваться-то немцы нам предлагают, и бить политруков, и угрожают страшной смертью всему Ленинграду. Бойцы, землекопы — все, кто может, собирают их и жгут в кострах.