Собрание сочинений в трех томах. Том 2.
Шрифт:
К хатке Игната он подошел в глухую полночь. Замка на двери не было — значит, дома. Постучал в окошко резко, как перед бедой. Хозяин с похмелья прохрипел:
— Кого черт носит?
— Черт к черту меня принес. Открывай!
Игнат растворил окно, выглянул и отшатнулся, узнав Федора.
— Зажигай-ка огонь. Давний твой «друг» прибыл «в гости». Встречай чем бог послал. — Голос у Федора был в тот момент твердый, властный и четкий. Но хата ответила молчанием. — Аль испугался, «герой»? Трусоват, трусоват, господин бандит. А открывать
Послышался голос Игната:
— Боюсь, что храбрый не выйдет из хаты трусоватого. Ты… лучше… уходи. Мне ведь все равно.
— А ты прямо из окна. Тебе ведь все равно, что из-под утла, что за углом.
Неожиданно окно захлопнулось, Игнат зажег лампу и, открыв дверь, стал на пороге.
— Только помни, — сказал он, — хлеб-соль у меня из дырочки подается на стол для таких дорогих гостей.
— А ты, хозяин, не стращай, а то я уж чую, как испуг наружу выходит. Угрожаешь — значит боишься. Ясно.
Федор вошел в хатку первым, окинул ее взором и сел за угол стола, без приглашения, как дома. На Игната он смотрел презрительно и, казалось, насмешливо. Игнат стал у печки, прислонившись спиной и держа руки в карманах брюк. Он без рубашки и бос, тугие мышцы выпирали на полусогнутых руках. «Сильный, черт», — подумал Федор и вспомнил Тосю. Он так резко встал, что Игнат невольно вздрогнул (но рук из карманов не вынул). А Федор вывернул карманы брюк и пиджака и сказал:
— Видишь? Ничего нет. С пустыми руками пришел. Даже и «гостинчика» тебе не принес. Ну? Вынимай, что там у тебя в кармане, и… бей. Бей! Раз уж в душу ко мне забрался, кончай. Не хочешь? Тебе бы из-за угла, чтобы шито-крыто. Так, что ли?
Игнат тоже вывернул карманы, сжал кулаки и объяснил:
— Не время. Подождем.
— Я так и знал. Мысли наши тут сходятся. Но только ты брешешь: в карманах нет, так где-нибудь есть поблизости.
— Тебе виднее, — коротко ответил Игнат.
— Тоже правильно. До чего же мы с тобой, сука, согласны стали! Ну-с, «дорогой друг», первая твоя «радость» от встречи прошла. Давай поговорим теперь «по душам».
— Не возражаю.
— Так вот. Один уголок моего сердца ты испоганил. Остальное я тебе не дам. Ты думал нас сломить? Подлостью? Думал, что ко времения буду беспомощным и разбитым и, может быть, сопьюсь от горя? Так, что ли?
Игнат молчал, выжидал, а Федор, не останавливаясь, напирал:
— Так, конечно. Так ты и думал, нечистая сила. Ничего этого не будет — запомни. Слышишь? Не будет. Я еще сильнее стал. Я у тебя, гад, теперь до конца дней твоих грузом буду висеть на плечах, пока пощады не запросишь. Слышишь? Смерти просить будешь — не дам.
— У тебя? Пощады? — мрачно переспросил Игнат, — Не получится. Не ты один висишь. Я вам всем — лишний.
— Лишний — мало: подлый и вредный. Не играй со мной в благородство, не обманешь.
— Что ты пристал? — повысил голос Игнат. —
Федор сжал зубы. Был такой момент, когда он потянулся к табуретке, чтобы размозжить голову Игнату, но слова о личных счетах охладили Федора.
А Игнат продолжал:
— Вчера вечером тоже был «гость». Гость на гость — хозяину радость. Тот предложил немедленно уехать. Нынче ты — предлагаешь просить пощады здесь, не уезжая. Кому верить? — ехидничал Игнат, так как догадывался, что Андрей Михайлович приходил без ведома Федора.
— Какой такой «гость»? — спросил Федор.
— Председатель — Советская власть на селе.
— Был, значит?
— Был. Почтил своим посещением и играл у меня перед носом «игрушкой», забавлялся.
— Не слыхал. Не слыхал. Ни от него не слыхал, ни от тебя сейчас не слыхал. А одному-то кто поверит? Никто. Тут — политика: подлому «будь здоров» не говорят.
— Понимаю. Все понимаю, как большой. Но только мне отсюда не уезжать.
— А зачем уезжать? Не надо. Думаю, Андрей просто боялся, что я тебе дырку во лбу просверлю. Ан ошибся он. Личных счетов сводить не буду. Живи тут. Хочу с тобой в одном селе пожить еще да посмотреть, что из тебя получится, когда коллективизация начнется, и как ты, погань, погибать будешь.
— Я не против коллективизации, — буркнул Игнат.
— Брешешь. Не верю. Ты еще клыки не показал.
— Не веришь — не надо. Мне-то от этого хуже не будет — хуже некуда.
— Опять брешешь. От этого-то тебе и не сладко: стану я тебе костью поперек глотки. — Федор встал, подошел к двери. — Я затем к тебе и пришел, чтобы сказать: теперь ты — мой враг не тайный, а враг — лицом к лицу. И еще: если уедешь, найду и… прикончу, хотя и отправлюсь в ссылку на твое место.
— Слыхал уже.
— Слыхал, но пока не увидал.
— Все? — спросил Игнат.
— Нет, не все. Последнее: Тосю не тронь — убью как собаку.
— Все? — повторил Игнат.
— Теперь все.
— А ну-ка я скажу на прощанье, товарищ Земляков.
— Кобель соколу не товарищ.
— Извиняюсь! Скажу на прощанье, — повторил Игнат — Тося сама меня найдет. Она без меня не может. Меня убьешь — ее убьешь. Слыхал?
— Нет, не слыхал. Говорю тебе, оглох я к твоим пакостным словам.
— Значит, «разрешили» остаться в Паховке?
— Живи. Очень мне захотелось пожить с тобой.
— А я, признаться, и не собирался уезжать. Хоть и попугали вы меня, да как-то не столь уж боязно. Поживем — увидим, — загадочно закончил Игнат.
— Поживем — увидим, — сказал и Федор.
Он, казалось, спокойно вышел на улицу. Там он вздохнул всей грудью так, будто надышался в хате нечистот.
Андрею он рассказал потом о своем визите к Дыбину. Андрей посмотрел на Федора, положил обе ладони ему на плечи и проговорил: