Собрание сочинений в трех томах. Том 3
Шрифт:
Что радость так близка,
И счастья так немало,
И столько для пера нетронутых
Страниц!
Счастлив и многообещающ поэт, у которого есть ощущение близкой радости, да к тому же есть и чувство слова.
Хорошо, что, входя в «Сыр-бор» Ольги Фокиной, на самой его опушке встречаешь еще не ее — она где-то за своей «Северной Двиной», за «Речкой Содонгой», за «Черемухой», — а доброго и большого мастера северного сказа Бориса Шергина, который рассказывает о ней и ее «Сыр-боре» мудрую сказку. Сказка есть сказка, она — о многом, но в ней — одна из главных
— Хочу посвататься. У тебя есть ли какое именье?
— Мои вон те сизые елочки.
— Мои вон те белые березки.
Парень говорит:
— Елки да березки боговы.
— Нет, мои, мои!»
Мир огромен и разнообразен. В нем много красоты, много печалей. Поэт начинается тогда, когда он начинает понимать, что в этом мире принадлежит ему. На пути к красоте его уже ничто не устрашит. Он говорит: «Это мое!» — но говорит не всему, что видит. Версификатор, тот всеяден. Он одинаково любит, вернее, одинаково не любит все, что видит, и тоже кричит: «Это мое!» Настоящий поэт, наделенный чутьем, берет только «свое». Вот почему у нас и появляется много поэтов хороших и разных.
Ольга Фокина уже знает, что принадлежит ей как поэтессе, о чем она может сказать, чему может придать нечто от своего взгляда и душевной настроенности. К примеру, возьму ее стихотворение «Северная Двина». Однажды мне довелось побывать на этой чудесной реке, проплыть от Котласа до Великого Устюга. Вероятно, у меня было тогда свое представление о ней, свои чувства и свои мысли о ее красоте, но со временем все позабылось. Читая Фокину, я вспомнил Северную Двину, но вспомнил такой, какой ее изобразила Фокина:
В неизменной фуфайке сосновых лесов,
Холодна, а порой диковата,
Ты не рядишься в крылышки парусов,
Лишь плоты на тебе как заплаты.
И хотя день и ночь сарафан голубой
Катерами прилежно утюжишь,
Все равно недосуг любоваться собой —
Приближаются долгие стужи.
Великий Устюг, высоким берегом как бы приподнятый к небесам, начал проступать сквозь пелену дождя своими куполами. Проступил, вспыхнул на солнце и стал явью. Ничего об этом не сказано у Фокиной, однако когда-то виденная картина вписывается в общее настроение ее стиха, ибо оно верно. Для этого оказалось достаточным, чтобы поэтесса лишь упомянула: «раскинешь туманы», «росою обильной наплачешься всласть».
О разливах, о плесах твоих золотых
Мало песен поется в народе.
То ли люди не видят такой красоты,
То ли слов, чтобы спеть, не находят.
Возможно, мне еще посчастливится побывать на Северной Двине, возможно, я увижу ее не такой, как она описана у автора «Сыр-бора», возможно, у меня родится свой образ, но, если мне не случится воплотить его в стихах, моя память снова должна будет сдаться на милость уже готового образа.
Вначале я говорил о сказке. Северный колорит всегда несколько сказочен. Тем заметнее эта характерная черта в стихах Ольги Фокиной. Глянем на «Речку
Над речонкой круча,
И под-над кручей
Травы колючие,
А внизу у нее —
Над каждой каплей
Дрожат
Осоки-резуньи —
Обнаженные сабли.
А и беречь-то что?
Велика ли царица —
Перекинешь рукавицей!
Если бы «Сыр-бор» состоял только из таких сказочных зарисовок, он бы не привлек к себе внимания. Конечно, читатель не прошел бы мимо целомудренной ясности строк: «А на темном фоне строгих елей светлое девичество берез», задержался бы он и на других стихах, но не прикипели бы они к сердцу, если бы в них не было и беспощадности жизни. Такое наше время. Мало прожито, а пережито уже много. Слишком рано начались потери. Война увела отца и где-то в жестоком бою навеки закрыла ему глаза.
Не успевшему надышаться,
Не успевшему досмотреть,
Не уставшему восхищаться,
Не охрипшему песни петь.
Отцу Ольга Фокина посвятила несколько стихотворений. Ей удалось нарисовать образ настоящего советского человека: доброго, трудолюбивого, мудрого, человечески очень близкого нам. В стихотворении «Черемуха», в сцене прощания отца с семьей, есть удивительно правдивые строки:
Когда в постельке с тополиным пухом
Проснулась я, крича: «Меня забыл!»
Но лишь ушанка свесившимся ухом
Махнула мне с отцовой головы…
Последние две строки так много вместили в себя, что прощаешь очень уж приблизительную рифму «забыл — головы». Некоторые стихи поражают зрелой ' наблюдательностью. К таким стихам относятся «Истина», «Не снились мне монастыри», «Я в лес ушла от матери украдкой…», «Кузнец угрюмый прогонял ребят…». Остановлюсь на последнем. Кузнец не хотел, чтобы ребята видели, как он накаленным клеймом клеймит жеребят. Но ребята все же подсмотрели…
Мне жизнь писала не карандашом,
Не прутиком на золотом песочке.
Ребячье сердце ходит нагишом,
Где взять ему какие оболочки?
И горе выжгло прямо на живом
Слова и строчки.
Резинка-время не стирает их.
От ясных дней они не выцветают,
Как знаки те на крупах золотых
Уж шерстью золотой не зарастают,
И хоть сбегай за триста три версты,
Чей конь — узнают.
Я не знаю, в каком временном порядке писались стихи Ольгой Фокиной. Хотелось бы думать, что слабые — а они есть — написаны давно. Тогда для набирания новой поэтической высоты у нее не было бы лишних затрат энергии.
В заключение хочется отметить свежесть языка, естественность поэтического образа. Совсем ие нужно, чтобы неожиданные сравнения, новые и обновленные слова встречались в каждой строке — это отдавало бы нарочитостью. Но хорошо время от времени обнаруживать их присутствие, не подозревая, что автор до этого долго копался в словарях. Новые, свежие словосочетания приходят только из жизни. Они-то и нужны настоящей поэзии.
КОНСТАНТИН ВАНШЕНКИН