Собрание сочинений. Т. 16. Доктор Паскаль
Шрифт:
— Решено, не будем больше к этому возвращаться. Я хотел, чтобы вы были счастливы. Не беспокойтесь обо мне. В эту минуту я чувствую себя так, будто мне на голову обрушилась крыша. Но я возьму себя в руки.
Кровь прилила к его бледному лицу, он задыхался, подошел к окну, потом, едва передвигая ноги, вернулся обратно, пытаясь справиться с собой. Он глубоко вздохнул. В наступившем тягостном молчании послышались шаги Паскаля, который шумно поднимался по лестнице, чтобы заранее возвестить о своем возвращении.
— Прошу вас,
Паскаль остановился на пороге. Он едва держался на ногах, тяжело дышал, словно поднялся наверх слишком быстро. Но, однако, он нашел в себе силы им улыбнуться.
— Ну, дети мои, вы договорились?
— Конечно, — ответил Рамон, весь дрожа, так же, как доктор.
— Итак, все решено?
— Окончательно! — отозвалась Клотильда, которая почувствовала внезапную слабость.
Паскаль, держась за мебель, дошел до своего рабочего стола и рухнул в стоявшее перед ним кресло.
— Ох, как видите, ноги меня все еще не слушаются. Виной всему мои старые кости!.. Но это пустяки. Я счастлив, я очень счастлив, дети мои, — ваше счастье меня исцелит!
Рамон побеседовал еще несколько минут и ушел. Оставшись вдвоем с Клотильдой, Паскаль, казалось, снова впал в беспокойство.
— Ну, на этот раз решено, бесповоротно решено, ведь правда?
— Решено, бесповоротно!
Он больше ничего не сказал, только кивнул головой, как бы подтверждая свое восхищение тем, что все устроилось к лучшему и отныне все заживут спокойно. Закрыв глаза, он притворился, что спит. Но сердце его билось так сильно, что казалось, вот-вот разорвется, а упрямо опущенные веки сдерживали слезы.
Часов в десять вечера Клотильда спустилась вниз, чтобы отдать распоряжения Мартине, а Паскаль воспользовался этим и положил на постель девушки маленькую картонку с кружевным лифом. Вернувшись, Клотильда, по обыкновению, пожелала ему доброй ночи; прошло минут двадцать, как он ушел к себе. Он уже снял пиджак, когда до него донеслись ликующие возгласы. Маленький кулачок застучал в дверь:
— Посмотри, ну посмотри же скорей! — звал со смехом юный голос.
Покоренный этой радостью, не в силах сопротивляться, Паскаль открыл дверь.
— Пойдем, пойдем же, взгляни, что положила мне на постель синяя птица.
И не успел он опомниться, как она увела его в свою спальню. Там горели две свечи, и при их свете старая улыбающаяся комната с поблекшей нежно-розовой обивкой напоминала часовню; на постели, точно святыня, выставленная на поклонение верующим, был разложен лиф из старинных алансонских кружев.
— Нет, ты только послушай!.. Я ведь не сразу заметила картонку. Я, как обычно, разделась, собиралась лечь в постель, и вдруг увидела твой подарок. Что за чудо, у меня просто сердце замерло. Я поняла, что ни за что не смогу
Только тут он заметил, что девушка полуодета, как в тот грозовой вечер, когда он застал ее за кражей своих бумаг. И он вновь увидел всю ее божественную красоту: ее стройное девственное тело, точеные ноги, округлые плечи, изящный торс, маленькие, упругие груди.
Она схватила его руки и ласковым движением сжала их своими крошечными, мягкими руками.
— Какой ты добрый и как я тебе благодарна! Подумать только, это чудо, этот прелестный подарок — предназначен мне, самой обыкновенной девушке!.. Ты, должно быть, вспомнил, как я восхищалась этой драгоценной реликвией, как говорила тебе, что одна лишь мадонна в нашей церкви достойна такого наряда… Как я счастлива, как счастлива! Признаюсь тебе, я кокетка, такая кокетка, что иногда у меня бывают безумные прихоти и мне хочется платьев, сотканных из солнечных лучей, воздушных мантилий из небесной синевы. Как же я буду хороша, как прекрасна!
Сияющая, полная восторженной благодарности, она прижималась к нему, не спуская глаз с кружев, призывая его тоже восхищаться ими. И вдруг спросила с любопытством:
— Скажи, но по какому же поводу сделал ты мне этот царский подарок?
С той минуты, как в порыве бурной радости она прибежала за ним, Паскаль был словно во сне. Его тронула до слез ее нежная признательность, и, стоя теперь в ее спальне, он не испытывал смятения, которого так боялся, а напротив, был умиротворен, восхищен, как бы в предчувствии какого-то небывалого счастья. Он никогда не входил в ее спальню, где, словно в святилище, была разлита благодать, которая утишала жажду невозможного.
Паскаль удивился ее вопросу.
— По какому поводу? — переспросил он. — Да ведь эти кружева украсят твое подвенечное платье!
Теперь удивилась Клотильда. Затем ее лицо просветлело, вновь озарилось нежной и совсем особенной улыбкой, которая уже несколько дней не сходила с ее уст.
— Ах, и то правда, для моего подвенечного платья!
И, вновь став серьезной, она спросила:
— Итак, ты избавляешься от меня, ты настаиваешь на моем замужестве, потому что не хочешь больше видеть меня здесь. Значит, ты все еще считаешь меня твоим врагом?
Чувствуя, что вновь начинаются его терзания, и желая выдержать искус до конца, он отвел от нее взгляд.
— Врагом? Конечно, а разве ты не враг мне? Мы так измучили друг друга за последние месяцы! Лучше будет, если мы расстанемся… К тому же я до сих пор не знаю, что ты думаешь, ведь ты так и не дала мне ответа, которого я ждал.
Тщетно пыталась Клотильда поймать его взгляд. Она заговорила о страшной ночи, когда они вместе пересматривали папки. Да, это правда, — потрясенная до глубины души, она еще не удосужилась сказать ему, с ним ли она или против него. И он был вправе требовать ответа.