…песню пропойте,Где злость не глушила бы смеха —И вам, точно чуткое эхо,В ответ молодежь засмеется.Из письма «группы киевских медичек» к автору
Голова, как из олова.Наплевать!Опущусь на кроватьИ в подушку зарою я головуИ закрою глаза.Оранжево-сине-багровые кольцаЗавертелись, столкнулись и густо сплелись,В ушах золотые звенят колокольцы,И сердце и ноги уходят в черную высь,Весело! Общедоступно и просто:Уткнем в подушку нос и замрем —На дне подушки, сбежав с погоста,Мы бодрый смех найдем.Весело, весело! Пестрые хариЩелкают громко зубами,Проехал черт верхом на гитареС большими усами. Чирикают пташки, Летают барашки, Плодятся букашки, и тучки плывут. О грезы! О слезы! О розы! О козы! Любовь, упоенье и ра-до-стный трудВесело, весело! В братской могилеЩелкайте громче зубами.Одни живут, других утопили,А третьи — сами. Три собачки на дворе Разыграли кабаре: Широко раскрыли пасти И танцуют в нежной страсти.
Детки прыгают кругом И колотят псов прутом. «У Егора на носу Черти ели колбасу…»Весело, весело, весело, весело!Щелкайте громче зубами.Одни живут, других повесили,А третьи — сами…Бесконечно-милая группа божьих коровок!Киевлянки-медички! Я смеюсь на авось.Бодрый смех мой, может, и глуп и неловокДругого сейчасне нашлось.Но когда вашу лампу потушат,И когда вы сбежите от всех,И когда идиоты задушатВашу мысль, вашу радость и смех,—Эти вирши, смешные и странныеПоложите на ноты и пойте, как пьяные:И тогда, о смею признаться,Вы будете долго и дико смеяться!<1910>
Во имя чего уверяют,Что надо кричать — «рад стараться!»? Во имя чего заливаютПомоями правду и свет? Ведь малые дети и галкиДруг другу давно рассказали, Что в скинии старой лишь палкиДа тухлый, обсосанный рак… Без белых штанов с позументомУгасло бы солнце на небе? Мир стал бы без них импотентом?И груши б в садах не росли?.. Быть может, не очень приличноСредь сладкой мелодии храпа С вопросом пристать нетактичным:Во имя, во имя чего? Но я ведь не действую скопом:Мне вдруг захотелось проверить, Считать ли себя мне холопомИль сыном великой страны… Чины из газеты «Россия»,Прошу вас, молю вас — скажите (Надеюсь, что вы не глухие),Во имя, во имя чего?!<1911>
В минуты,Когда, озираясь, беспомощно ждешь перемены, НевольноСкуратова образ всплывает, как призрак гангрены… О счастье,Что в мир мы явились позднее, чем предки! Все лучшеПо Чехову жить, чем биться под пытками в клетке… Что мукиДуховных застенков, смягченных привычной печалью, Пред адомХрустящих костей и мяса под жадною сталью? У нас ведьСимфонии, книги, поездки в Европу… и Дума — При ГрозномТак страшно и так бесконечно угрюмо… Умрем мы,И дети умрут, и другое придет поколенье — В минутыПовышенных, новых и острых сомнений Вновь скажутОни, озираясь с беспомощным смехом угрюмым: «О счастье,Что мы родились после той удивительной Думы! Все лучшеК исканиям новым идти, томясь и срываясь, Чем, молча,Позором своим любоваться, в плену задыхаясь».<1911>
Лекционная религия пудами прибывает.На безверье заработать можно очень хорошо.Современные банкроты испугались беспроблемья —Отрыгнув Проблему Пола, надо ж что-нибудь жевать!Много есть на свете мяса, покупающего книги,Заполняющего залы из-за месячных проблем.Кто-то хитрый и трусливый первый крикнул рыбье слово,И сбежались остальные, как на уличный скандал!Успокоиться так любо! Дай им с формулами веру,С иностранными словами, с математикой тоски.Брось им кость для нудных споров о Великом НезнакомцеЭта тема бесконечна для варьяций индюков.Как приятно строить мостик из бездарных слов и воплейИ научно морщить брови, и мистически сопеть…И с куриным самомненьем сожалеть о тех «незрячих»,Кто, закрыв лицо руками, целомудренно молчит.С авиатикою слабо… И уже надоедаетКаждый день читать, как Игрек грудь и череп раздробил…От идей слова остались, а от слов остались буквы —Что нам стоит! Можно к Небу на безверье полететь.На Шаляпина билеты достают одни счастливцы.Здесь же можно за полтинник вечность щупать за бока!Мой знакомый, Павел Стружкин, замечательная личность:Он играет на бильярде, как армейский капитан.Двести двадцать слов он знает на российском диалектеИ завязывает галстук на двенадцать номеров.Но вчера я на заборе увидал с тоской афишу:Павел Стружкин. «Бог и вечность». Бедный Тенишевский зал!Вам смешно? А мне нисколько. Я его не буду слушать,Ну а вам не удержаться, мой читатель дорогой…Можно вволю посмеяться, покричать, побесноваться —Кой-кому сия проблема заменяет даже цирк.«Скучно жить на белом свете!» — Это Гоголем открыто,До него же — Соломоном, а сейчас — хотя бы мной.<1910>
На Одёрской площади понурые одры,Понурые лари и понурые крестьяне.Вкруг Одёрской площади груды пестрой рвани:Номера, лабазы и постоялые дворы. Воняет кожей, рыбой и клеем, Машина в трактире хрипло сипит.Пыль кружит по улице и забивает рот,Въедается в глаза, клеймит лицо и ворот.Боровы с веревками оживляют городИ, моргая веками, дрыхнут у ворот. Заборы-заборы-заборы-заборы. Мостки, пустыри и пыльный репей.Коринфские колонны облупленной семьейПоддерживают кров «Мещанской Богадельни».Средь нищенских домов упорно и бесцельноУгрюмо-пьяный чуйка воюет со скамьей. Сквозь мутные стекла мерцают божницы. Два стражника мчатся куда-то в карьер.Двадцать пять церквей пестрят со всех сторон:Лиловые и желтые и белые в полоску.Дева у окна скребет перстом прическу.В небе караван тоскующих ворон. Воняет клеем, пылью и кожей. Стемнело. День умер. Куда бы пойти?..На горе бомондное гулянье в «Городке»:Извилистые ухари в драконовых жилетахИ вспухшие от сна кожевницы в корсетахПолзут кольцом вкруг «музыки», как стая мух в горшке. Кларнет и гобой отстают от литавров. «Как ночь-то лунаста!» — «Лобзаться-с вкусней!»А внизу за гривенник волшебный новый яд —Серьезная толпа застыла пред экраном:«Карнавал в Венеции». «Любовник под диваном».Шелушат
подсолнухи, вздыхают и кряхтят… Мальчишки прильнули к щелкам забора. Два стражника мчатся куда-то в карьер.<1911>
Так странно: попал к незнакомым крестьянам —Приветливость, ровная ласка… За что?Бывал я в гостиных, торчал по ночным ресторанам,Но меня ни один баран не приветил. Никто!Так странно: мне дали сметаны и сала,Черного хлеба, яиц и масла кусок.За что? За деньги, за смешные кружочки металла?За звонкий символ обмена, проходящий сквозь мой кошелек?Так странно. Когда бы вернулась вновь мена —Что дал бы я им за хлеб и вкусный крупник?Стихи? Но, помявши в руках их, они непременноВернули бы мне их обратно, сказав с усмешкой: «Шутник!»Конфузясь, в другую деревню пошел бы, чтоб сноваОбросшие люди отвергли продукт мой смешной,Чтоб, приняв меня за больного, какой-нибудь Митрич суровоТкнул мне боком краюшку с напутствием: «С Богом, блажной!»Обидно! Искусство здесь в страшном загоне:В первый день Пасхи парни, под русскую брань,Орали циничные песни под тявканье пьяной гармони,А девки плясали на сочном холме «па д’эспань».Цветут анемоны. Опушки лесов все чудесней,Уносятся к озеру ленты сверкающих вод…Но в сытинских сборниках дремлют народные песни,А девки в рамах на выставках водят цветной хоровод.Крестьяне на шляпу мою реагируют странно:Одни меня «барином» кличут — что скажешь в ответ?Другие вдогонку, без злобы, но очень пространно,Варьируют сочно и круто единственно-русский привет.И в том и в другом разобраться не сложно —Но скучно… Пчела над березой дрожит и жужжит.Дышу и молчу, червяка на земле обхожу осторожно,И солнце на пальцах моих все ярче, все жарче горит.Двухлетнюю Тоню, крестьянскую дочку,Держу на руках — и ей моя шляпа смешна:Разводит руками, хохочет, хватает меня за сорочку,Но, к счастью, еще говорить не умеет она…<1910>Заозерье
В небе полоски дешевых чернилСо снятым молоком вперемежку,Пес завалился в пустую тележкуИ спит. Дай, Господи, сил!Черви на темных березах висятИ колышат устало хвостами.Мошки и тени дрожат над кустами.Как живописен вечерний мой сад!Серым верблюдом стала изба.Стекла, как очи тифозного сфинкса.С видом с Марса упавшего принцаПот неприятия злобно стираю со лба…Кто-то порывисто дышит в сарайную щель.Больная корова, а может быть, леший?Лужи блестят, как старцев-покойников плеши.Апрель? Неужели же это апрель?!Вкруг огорода пьяный, беззубый забор.Там, где закат, узкая ниточка желчи.Страх все растет, гигантский, дикий и волчий…В темной душе запутанный темный узор.Умерли люди, скворцы и скоты.Воскреснут ли утром для криков и жвачки?Хочется стать у крыльца на карачкиИ завыть в глухонемые кусты…Разбудишь деревню, молчи! ПрибегутС соломою в патлах из изб печенеги,Спросонья воткнут в тебя вилы с разбегаИ триста раз повернут…Черным верблюдом стала изба.А в комнате пусто, а в комнате гулко.Но лампа разбудит все закоулки,И легче станет борьба.Газетной бумагой закрою пропасть окна.Не буду смотреть на грязь небосвода!Извините меня, дорогая природа, —Сварю яиц, заварю толокна.<1910>Заозерье
Варвара сеет ртом петрушку,Морковку, свеклу и укроп.Смотрю с пригорка на старушку,Как отдыхающий Эзоп. Куры вытянули клювы… Баба гнется вновь и вновь. Кыш! Быть может, сам Петр Струве Будет есть ее морковь.Куда ни глянь — одно и то же:Готовят новую еду.Покинув ласковое ложе,Без шляпы в ближний лес иду. Озимь выперла щетиной. Пища-с… Булки на корню. У леска мужик с скотиной Ту же подняли возню:Михайла, подбирая вожжи,На рахитичной воронойС полос сдирает плугом кожи.Дед рядом чешет бороной. Вороная недовольна: Через два шага — антракт. Но вожжа огреет больно, И опять трясутся в такт.На пашне щепки, пни и корни —Берез печальные следы:Здесь лягут маленькие зернаДля пресной будущей еды. Пыльно-потная фигура Напружает зверски грудь: «Ну, тащися, сивка, шкура! Надо ж лопать что-нибудь».Не будет засух, ливней, града —Смолотят хлеб и станут есть…Ведь протянуть всю зиму надо,Чтоб вновь весной в оглобли влезть. Плуг дрожит и режет глину. Как в рулетке! Темный риск… Солнце жжет худую спину, В небе жаворонка писк.Пой, птичка, пой! Не пашут птички.О ты, Великий Агроном!Зачем нельзя иметь привычкиБыть сытым мыслью, зреньем, сном?! Я спросил у мужичонки: «Вам приятен этот труд?» Мужичок ответил тонко: «Ваша милость пожуют».<1910>
Перед школою — лужок.Пять бабенок, сев в кружок,У больших и малышейМонотонно ищут вшей.Школьный сторож, гном Сысой,Тут же рядышком с женой —Ткнул в колени к ней руноИ разлегся, как бревно.Увидав такой пейзаж,Я замедлил свой вояжИ невольно проронил:«Ты бы голову помыл!»Но язвительный Сысой,Дрыгнув пяткою босой,Промычал из-под плеча:«Эка, выдумал!.. Для ча?»<1911>Кривцово
«Отчего такая радостьУ багровских мужиков?»— «В заказном лугу поймалиНижнедарьинских коров».«Ну и что ж?» — «А очень просто:За потраву — четвертной».«Получили?» — «Уж по-лу-чат!Под него вот и пропой».«Отчего же их так много?»— «Эх ты, милая душа,—Нижнедарьинцы ведь тожеПропивают сообща!»<1911>