Собрание сочинений. Т. 4. Дерзание.Роман. Чистые реки. Очерки
Шрифт:
Сижу в кухне у стола, накрытого клеенкой. Светло горит электрическая лампочка. Пишу роман об алданских старателях. Хозяйка, Евдокия Семеновна, — типичная уральская домовладелица. В черном платочке, подбулавленном под морщинистым подбородком. Губы — ниточкой. Глаза и добрые и настороженные: «Ну-ка, посмотрю, чего ты стоишь!»
День строго распределен: с утра до часу дня пишу. В час постная похлебка или каша без масла. С двух часов до пяти — чтение книг и журналов. В пять — в библиотеку. Чудная прогулка! Зимой по заснеженным, летом по пыльным
В восемь часов вечера ужин: дежурное блюдо — холодная или горячая картошка, кусочек соленой кеты и чеснок. Хозяйка щурится с печки:
— Ох, как ты вкусно ешь! Ну-ка, я съем зубочек.
Легко спрыгивает с печи. Сухонькая, красивая, похожая на монашку.
В девять часов снова сажусь писать. До трех-четырех часов ночи. И так каждый день. Развлечения? Мы живем на высоком бугре. Влево улица сбегает к городскому колодцу, прямо к широко и далеко расхлестнувшемуся пруду, направо — предлинный «проспект» ведет к кладбищу, к горам над прудом, покрытым сосновыми лесами, где растут грибы, с четвертой стороны улица спускается к базару. Вот все разнообразие жизни.
Как будто маловато, но мне это все представляется необыкновенным богатством. Выйди во двор и послушай, как под крышей разговаривают голуби, пройдись по улице с ведрами на коромысле, посмотри, как сияет солнечный день над горами, как падает огнистая капель с крыш. А какое счастье полоскать летом белье на пруду, стоя босиком на мокрых мостках!
Зимой ли, летом ли, поздней ли осенью, когда туманное небо заполнено гомоном перелетных стай, когда над самыми крышами старого уральского городка со свистом разрезают воздух утки и казары, стремительно тянущие на присад на водное раздолье, — все наполнено биением жизни, ощущением свободы, простора, красоты окружающего мира.
Но любуюсь этой красотой урывками: сижу у стола дни и ночи напролет.
Наконец рукопись первого моего романа «Фарт» — отправлена в Москву, в редакцию журнала «Новый мир».
У меня были изданы раньше повести «Колымское золото», книга воспоминаний приискателей-алданцев «Были Алдана».
Я знакома немножко с редакциями, но с писателями не встречалась, а теперь сама гляжу в писатели: роман написала. Месяц идет за месяцем, ответа нет. Хожу в горы за ягодами и грибами, те же прогулки к колодцу за водой, на пруд полоскать белье, а все стянуто в тугой узел ожидания.
Почтальон идет по улице, я жду и немею. Проходит мимо. Жду завтра. И завтра то же. Так миновало лето. Наконец письмо из «Нового мира»: «Прочитали рукопись. Заинтересованы. Приезжайте для переговоров».
Действительно весть из нового мира! Сразу вспоминаю, что рукопись не перепечатана на машинке, а переписана неряшливым моим почерком, — принесшим мне столько огорчений
В Москве меня направили к одному из литературных редакторов журнала. Милая больная женщина приняла меня, лежа в постели. Она так и работала — лежа.
— Роман у вас получится, — сказала она. — Есть недостатки, но поработаете еще. Будем печатать.
Выхожу, не чуя ног от радости.
Назавтра разговор с главным редактором. Толстый, не первой молодости, самоуверенный, важный, говорит ласково-покровительственно:
— Вы одаренный человек. — Но…
На другой день рукопись мне вернули.
Состояние отчаянное. Как будто тебя оттолкнули от берега, к которому ты доплыл с великим трудом. Но слишком много молодых сил, слишком много надежд. Иду в издательство «Главзолото», которое не выплатило мне гонорар за «Были Алдана» — шесть тысяч рублей. Этого хватило бы с излишком на доработку «Фарта». В издательстве настроены доброжелательно, но заявляют:
— Вопрос спорный, поэтому платить не можем. Подайте на нас в суд.
Подаю. Смешно, но факт: подаю в суд на издательство.
Получаю деньги. Снова на Урале. Еще год упорного, усидчивого труда. Дорабатываю «Фарт». Часто с благодарностью думаю о советах женщины-редактора. С ощущением холода представляю себе разговор с главным редактором.
Но работаю без оглядки — что будет?
Весной 1939 года отправляю уже отпечатанную на машинке рукопись в две редакции: в журнал «Красная новь» и в журнал «Октябрь». Так посоветовал (теперь уже покойный) писатель Алексей Иванович Свирский, оказавший мне большую моральную поддержку.
Что изменилось у меня за год? Приехала из-под Челябинска мать с маленьким моим братом, поселилась вместе с нами и сестра с ребенком. С великим трудом нахожу большую комнату. Переселяемся. И снова все заполнено ожиданием. Жду, то изнемогая от тяжких сомнений, то веря и надеясь.
Ответ почти через полгода пришел сразу от обоих журналов: «Заинтересованы. Приезжайте. Будем редактировать и печатать».
Опять я в Москве. Иду прежде в «Октябрь». Мне говорят:
— Вас хочет видеть главный редактор Федор Иванович Панферов.
Его роман «Бруски» я читала и перечитывала не менее трех раз. Образы Никиты Гурьянова, Стеши, Кирилла Ждаркина были для меня живыми образами современников. Поэтому в кабинет главного редактора журнала «Октябрь», помещавшегося тогда на втором этаже дома по улице Горького, возле Центрального телеграфа, я вошла с волнением.
Панферов встретил меня приветливо, ходил по кабинету в черном костюме, красивый, темноволосый, легкий в движениях, и говорил удивительные слова о творчестве, о значении труда в жизни женщины, о задачах писателей в современной жизни.