Собрание сочинений. Т.1. Фарт. Товарищ Анна
Шрифт:
— Дело не в годах… Душа у вас на место стала.
— Да, это верно. Я теперь от детей никуда не уйду: мне с ними хорошо. Но только я не спокойна: мне еще многое нужно сделать. — Маруся доверчиво посмотрела снизу на рослую повариху и сказала: — Нынче зимой буду в шестом классе заниматься.
— Зачем вам зря мучиться? Голову забивать…
— Нельзя иначе. Луша Ли, прежде чем в ясли поступить, семилетку окончила и дальше учиться собирается. Мне тоже нужно иметь настоящее образование, а то получается,
Повариха в недоумении развела пухлыми руками.
— Кем же вы хотите быть, Марья Афанасьевна?
— Хочу так, чтобы хозяйничать и не чувствовать себя недоучкой перед своими педагогами.
Дверь в кухню тихо приоткрылась. Две девочки в синих халатиках вошли и нерешительно остановились у порога.
— Вы зачем сюда? — спросила Маруся, обернувшись на их перешептывание.
— Мы пить хотим, Марь Фанасьевна.
— Они, наверно, ягод захотели, — добродушно-ворчливо сказала повариха. — Вода в комнатах есть — я сама утром свежую наливала. Ишь, баловницы!
Бойкая черноглазая Ольга схватила руку Маруси, прижалась к ней гладко причесанной головкой.
— Мы по секрету…
Рыженькая простодушная толстушка Катюша тоже подошла, а в полуоткрытую дверь стали заглядывать все новые детские лица.
— По секрету? — переспросила Маруся с недоумением. — Интересно, какие это секреты у вас появились?
— Марь Фанасьевна… — заговорила Ольга с выражением озорной решительности на курносеньком лице, и щеки ее стали, как два красных яблока.
— Вы взамуж выходите? — перебивая ее, строго спросила Катюша.
Теперь уже Маруся покраснела до ушей.
— Кто это сказал?
— Андрюшка Коркин. Еще он говорил, что у вас теперь будут свои маленькие и вы от нас уйдете…
— Не выходите замуж, — шепнула Ольга.
— Не уходите от нас, тетя Маруся, — хором, недружно сказали от дверей, где тихая суетня все усиливалась.
От смущения у Маруси навернулись слезы. Она подошла к двери, и сразу ее облепили со всех сторон.
— Что за переполох такой? — сказала она укоризненно, принимая независимый вид вполне взрослого, располагающего собой человека. — Уходить я никуда не собираюсь. Если я… если у меня будет своя семья, я все равно буду работать, ведь ваши мамы тоже работают. И что это за новости — вмешиваться в дела старших? Когда вырастете, тогда… тогда будете рассуждать. А теперь марш в свои комнаты!
— Вот уж сорванцы так сорванцы, — сказала повариха, смеясь. — Мы думаем: они ничего не знают и не понимают, а им все известно. Помогала я сегодня няне накрывать к завтраку. Слышу, Мироша Ли говорит Танечке: «А наш жених — ударник». Мне и невдомек было, про какого жениха разговор шел. А они свое обсуждение имели во время завтрака.
— Что же воспитательница,
— Была… Да, господи, они ведь хитрущие! И все шепчутся. Видишь, по секрету пришли! Ну, эти хоть постарше, а те-то вовсе мелкота. — Ивановна взглянула в окно, и на ее расплывчатом лице появилась лукавая усмешка. — Легкий на помине.
Маруся так и встрепенулась.
— Кто?
— Да Егорушка…
— Только этого сейчас и не хватало! — Маруся побежала к дверям, но у порога остановилась, стащила с себя платок, пригладила волосы и как раз успела перехватить Егора на крылечке.
— Зачем пришел? — спросила она быстрым шепотом.
— Посмотреть, как ты тут работаешь…
— Тсс! — зашипела Маруся, прикрывая плотнее дверь: мягкий басок Егора показался ей слишком громким. — Если бы ты знал, как мне стыдно было сейчас! — сказала она, снова заливаясь румянцем.
— Что случилось? — спросил Егор, и столько тревоги за нее выразилось на его лице, что Марусе стало стыдно уже по-иному.
— Да вот… ребятишки, — сказала она, счастливо сияя глазами, — просят не выходить замуж.
Егор обнял ее за плечи.
— Ох, как ты меня напугала!
Девушка легонько оттолкнула его:
— Народ ведь кругом! И я на работе нахожусь. Уходи, а то выбегут наши малыши и уставятся на тебя, как на чудо.
Маруся ушла, но через минуту выглянула на крылечко. Егор все еще стоял там. Они посмотрели друг на друга так радостно, словно только что встретились.
— Тебя зовут здесь жених-ударник! — сказала Маруся.
Прямо с работы Рыжков зашел в прииском, чтобы узнать толком насчет путевки.
— Вот до чего довелось дожить! — сказал он Сергею Ли, который относился к нему с большим расположением. — Поеду на курорт, будто граф!
— Лучше графа, товарищ Рыжков! — улыбаясь, ответил Ли, обветривший и загоревший за лето так, что зубы сверкали на его темно-смуглом лице ослепительно белой вспышкой.
— Знамо дело — лучше. При нынешних порядках граф в подметки мне не годится.
— Верно! — полушутя продолжал Ли. — В старой вашей артели при уравниловке он приспособился бы, а при новых методах никуда не годится.
— Не годится! — с хорошей гордостью труженика подтвердил Рыжков. — Учить да учить бездельника!
Оба рассмеялись. Ли находился теперь почти все время на Среднем: строительство нового прииска увлекло его так же, как Черепанова.
— В Кисловодск поедете! — сказала Рыжкову секретарь, большеносая девица в ярко-зеленом берете, некрасивая, но свежая и розовая, и, топая ногами, прошла по комнате.
«Ну и девчина, богатырша настоящая!» — подумал Рыжков и, присев на стул, прислушался к ноющей боли в левой руке.