Собрание сочинений. т.2.

Золя Эмиль

Он даже не посмотрел на те несколько сот франков, что лежали перед ним. Лужа растекалась все больше и больше, теперь золотые монеты, казалось, плавали в потоке крови.

В зале остались только мертвец и обе проститутки. Совер убежал одним из первых. Увидев, что, кроме них, никого нет, Клерон и Иснарда подошли к столу. Золото, блестевшее в крови, притягивало их.

— Поделим, — предложила Иснарда.

— Давай, только поскорее, — согласилась Клерон, — не оставлять же такие деньги полицейским.

И они вытащили по горсти золота из красноватой

лужи. Окровавленные монеты исчезли в их карманах. Вытерев пальцы платками, девицы в свою очередь удрали; они бежали не переводя дыхания, им мерещился позади голос полицейского комиссара.

Было три часа ночи. Протяжный, порывистый ветер гнал большие темные тучи, которые черными пятнами испещрили серое небо. Что-то вроде тумана реяло в воздухе и падало на землю тонким леденящим дождем. Нет ничего более мрачного, чем такие предутренние часы в большом городе: улицы грязны, дома вырисовываются печальными силуэтами.

Как безумный мчался Мариус молчаливыми и пустынными кварталами. Скользя по грязной мостовой, проваливаясь в канавы, спотыкаясь об углы тротуаров, он бежал, протянув вперед руки, и что-то с бешеной яростью стряхивал с них.

Ему казалось, что всего его жжет от тех нескольких капель крови, что брызнули ему на пальцы. Он ощущал физическую боль, настолько воображение его было расстроено ужасным зрелищем, разыгравшимся на его глазах. Он бежал, шатаясь, вздрагивая, побуждаемый одной навязчивой идеей: скорее, скорее к морю, погрузить руки, омыть их водой всех океанов, какие только есть на земле, — лишь тогда он избавится от ужасного, испепеляющего огня.

Мятущийся и дикий, несся он, тряся руками, и, словно убийца, сворачивал на глухие улицы. По временам разум у него мутился; ему представлялось, что это он убил того, кто сам покончил с собой, убил, чтобы украсть у него пятнадцать тысяч франков. Тогда ему чудились позади тяжелые шаги жандармов, и он ускорял свой бег, не зная, куда спрятать руки, чтобы они не изобличили его.

Мариусу пришлось пересечь бульвар Бельзенса. В аллеях ему навстречу попадались рабочие, и сердце у него замирало от страха. Чтобы не спускаться в порт по Канебьер, он бросился в старый город: там, на узких и темных улицах, никто не заметит его окровавленных рук.

Мариус вышел на Яичную площадь. Только тогда вспомнилась ему Фина, он подумал вдруг, что она, эта ранняя пташка, пожалуй, уже сидит в своем киоске и, стало быть, сейчас увидит его, забрызганного кровью. Что сказать, если девушка начнет расспрашивать? Несчастный уже ничего не помнил, в голове у него был сплошной сумбур, все пережитое казалось тяжелым сном. Он чувствовал только, что у него горят руки, и спешил к воде, чтобы потушить впившиеся в них раскаленные угли.

Спускаясь по узким улочкам, по крутым склонам, он ежесекундно рисковал свернуть себе шею. Два раза подряд он, поскользнувшись, падал и каждый раз одним прыжком вскакивал и мчался дальше.

Наконец перед ним выросли черные громады кораблей, дремавших в густой, неподвижной воде порта. Он побежал по белым и гладким плитам;

но так как нигде не видно было ни одной лодки, у него мелькнула безумная мысль броситься в воду, чтобы сразу утолить свои страдания. Боль от ожогов, которую, как ему казалось, он ощущал, становилась нестерпимой. Он кричал и плакал.

Обнаружив наконец на самом краю набережной пришвартованную лодчонку, он прыгнул в нее, лег ничком и лихорадочно погрузил в воду руки до плеч. Глубокий вздох облегчения вырвался у него. Прохлада успокоила жар, волны смыли кровь, разъедавшую руки.

Долго лежал он так, забыв обо всем, не зная больше, что привело его сюда. Поминутно вынимал он руки из воды, яростно тер кисти, осматривал их и снова тер. Ему все время мерещились широкие красные пятна на коже. Потом он снова погрузил руки в воду и, тихонько шевеля ими, наслаждался ощущением пронизывающего холода и озноба.

Прошел час, а он все еще был на том же месте, ему казалось, что в море недостаточно воды, чтобы смыть кровь с его рук. Но вот мало-помалу мысли улеглись, голова отяжелела. Мозг его был опустошен, по телу пробегала ледяная дрожь. Ни о чем не думая, ничего не сознавая, забыв, где находился и что делал, Мариус, еле передвигая ноги, доплелся до улицы Сент и свалился в жестокой горячке.

XVI

Молитвенник мадемуазель Клер

Целых три недели пролежал Мариус в бреду и беспамятстве. Острое воспаление мозга чуть было не свело его в могилу. Только молодость и заботливый уход спасли его.

Однажды, в предвечерний час, Мариус очнулся и открыл глаза. Ему показалось, что он вышел из глубокого мрака. От слабости он не ощущал собственного тела; лихорадка прошла, и неустойчивое еще сознание пробуждалось.

Полог у кровати был задернут. Спокойный, теплый свет, проникая сквозь белую ткань, мягко освещал постель больного. Тихая комната благоухала. Мариус приподнялся. Он увидел, как при легком шуме, произведенном им, за пологом промелькнула тень.

— Кто там? — спросил он еле слышно.

Чья-то рука тихонько раздвинула полог, и Фина, увидев Мариуса сидящим в постели, с радостью воскликнула:

— Слава богу! Вы спасены, друг мой!

И она заплакала. Больной все понял. Он потянулся к ней своими беспомощными, исхудалыми руками.

— Спасибо, — произнес он, — я будто чувствовал, что вы здесь… но смутно, точно в тяжелом сне. Припоминаю, что все время, пока длился этот кошмар, я видел вас: вы склонялись надо мной, как мать.

Он уронил голову на подушку и совсем по-детски спросил:

— А я сильно болел, правда?

— Все прошло, не будем больше думать о плохом, — весело отозвалась цветочница. — Скажите только, дружок, где вы умудрились так промочить рукава вашего пальто?

Мариус провел рукой по лбу.

— О, вспоминаю! — воскликнул он. — Ужасно…

И он рассказал Фине о двух страшных ночах, проведенных им в игорном доме. Он исповедовался перед ней, одно за другим воскрешая в памяти все свои мучительные терзания.