Собрание сочинений. т.2.
Шрифт:
Мариус разглядывал книгу, вертел ее в руках и вдруг заметил выглядывавший из золотого обреза тоненький кончик бумаги. Побуждаемый любопытством, он открыл молитвенник, и оттуда выскользнул сложенный вчетверо листок — крохотная розовая записочка, издававшая еле уловимый запах ладана. Мариус намеревался положить записку обратно в книгу, но, взяв ее в руки, увидел на ней букву «Д» и выпуклый крест. Не задумываясь, он быстро развернул ее и прочел следующее:
«Дорогая душа, чье спасение вверено мне волею всевышнего, внемлите, молю вас, тому, что задумано мною в
Нельзя вам больше оставаться в доме брата, в этой обители нечестивых. Ибо брат ваш предался служению поганым идолам современности. Идемте, идемте со мной. Мы удалимся в пустыню. В руки господа бога нашего вручу я вас.
Быть может, трепетные слезы мои открыли вам тайну сердца моего: я люблю вас так, как святая церковь, матерь наша, любит души непорочных прихожан своих. Каждую ночь вы мне являетесь во сне, я вижу, как мы с вами возносимся на небеса, слившись в неземном объятии, в ангельском лобызании.
Ах, не противьтесь зову божьему. Идемте. Существует высшая религия, которую мы скрываем от черни. Религия эта сочетает попарно все живущее. Она создает супругов, а не мучеников.
Вспомните беседы наши. Подумайте, что вы любимы мною, и приходите. Жду вас у себя. Почтовая карета будет в нашем распоряжении на соседней улице».
Мариус был ошеломлен этой запиской. Аббат Донадеи черным по белому предлагал мадемуазель Клер бежать с ним. Правда, в его послании курился дымок ладана, царила туманная и чувственная мистика, укрывавшая грязные мысли под ханжески елейной ласковостью слов; сущность преподносилась в многословной и вычурной форме, столь излюбленной иными священниками, но Донадеи, надо думать, не сумел найти религиозного толкования понятию «почтовая карета», и его лицемерная записка кончалась грубым предложением солдафона; смысл этого предложения не мог бы никого обмануть. Видимо, страсть настолько захватила изящного аббата, что он забыл предусмотрительную скрытность, которая обычно управляла всеми его поступками.
Молодой человек читал и перечитывал записку, раздумывая, как ему быть. От возмущения и гнева он весь кипел. Его удерживала одна лишь тревожная мысль: кто знает, какое зло сумел натворить Донадеи, кто знает, что на уме у мадемуазель Клер? У него были опасения, что в таинственном сумраке исповедальни аббат уже успел смутить покой девичьего сердца. Прежде чем ударить по священнику, он хотел убедиться, не придется ли этот удар и по его жертве. Ни за что на свете не рискнул бы он затеять скандал, который, несомненно, убил бы г-на Мартелли. Он решил наказать аббата не так, как принято в таких случаях, и только при условии, что можно будет наказать лишь его одного. Взяв молитвенник, Мариус с замиранием сердца отправился к мадемуазель Клер: он боялся уловить на ее лице предательское волнение.
XVII
Совер дает себе слово вволю посмеяться за свои деньги
Мадемуазель Клер Мартелли была двадцатитрехлетней
То не была в полном смысле слова благочестивая душа, то была душа кроткая и созерцательная; религия утешала ее, и она выказывала ей свою признательность. В любой день можно было ждать пробуждения, которое вернуло бы ее к мирским радостям. А пока она, с ее наклонностями к безмятежному покою, жила почти затворницей. Ее брат, свободомыслящий республиканец, с душой нежной и щедрой, не мешал ей жить по-своему. Он пользовался своим положением главы семьи только в ее интересах, обеспечивая ей полную независимость.
Мариус нашел мадемуазель Клер в маленькой гостиной за обычным занятием: она шила белье для новорожденных, в помощь бедным матерям. Молодая девушка знала Мариуса и относилась к нему доброжелательно, считая его другом семьи. Г-н Мартелли частенько брал его с собой в свое имение, расположенное по дороге в Эстак, и там Мариус и Клер сдружились. Честные сердца чувствуют взаимную симпатию и мгновенно сходятся.
Завидев молодого человека, благочестивая красавица быстро встала и протянула ему руку.
— Это вы, Мариус! — весело приветствовала она его. — Уже здоровы… тем лучше. Небо вняло моим молитвам.
Молодой человек был тронут таким дружеским приемом. Он заглянул в глаза девушки и нашел в них только чистый огонь, только целомудренное спокойствие. Точно камень свалился с его души, настолько взгляд этот показался ему твердым и правдивым.
— Благодарю вас, — ответил он. — Но я пришел не затем, чтобы вы увидели выходца с того света… — И, протянув ей книгу, прибавил: — Вот ваш молитвенник, вы, кажется, забыли его вчера в церкви святого Виктора.
— Вот хорошо, — отозвалась девушка, — а я собиралась послать за ним… Как он попал к вам?
— Какой-то ризничий принес.
— Ризничий?
— Да, от аббата Донадеи.
Клер взяла молитвенник, спокойно положила его на стол, не проявив ни тени смущения. Мариус тревожно следил за ней. Покрасней она хоть капельку, он счел бы, что все пропало.
— Кстати, — снова заговорила девушка, усаживаясь на место, — по-моему, вы знаете аббата Шатанье?
— Знаю, — удивленно ответил Мариус.
— Замечательный человек, не правда ли?
— Безусловно, добрый, истинно верующий, исполненный достоинств.
— Его очень расхваливал мой брат; но вы знаете, что в вопросах религии он пользуется у меня далеко не безграничным доверием.
Клер улыбнулась. Мариус не понимал, к чему она клонит, но, видя ее такой довольной и счастливой, он совершенно успокоился.
— Я убеждаюсь, что аббат Шатанье самый настоящий святой, — продолжала она, — и с завтрашнего дня он станет моим духовником.