Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена

Золя Эмиль

— Пять часов, — сказал капитан. — Теперь держитесь… Они попытаются перейти реку.

В эту минуту Франсуаза вскрикнула. Пуля, отскочив рикошетом, слегка задела ей лоб. Показалось несколько капель крови. Доминик посмотрел на нее, потом, подойдя к окну, он выпустил свою первую пулю и с этого момента уже не прекращал стрельбы. Он заряжал, стрелял, не обращая внимания на то, что происходило вокруг, и только время от времени кидал беглый взгляд на Франсуазу. Впрочем, он не торопился и целился хорошенько. Как и предвидел капитан, пруссаки, пробираясь вдоль тополей, видимо, решили перейти через Морель. Однако едва кто-нибудь

из них отваживался выйти из-за дерева, он тотчас же падал, пораженный в голову пулей Доминика. Капитан, следивший за молодым человеком, был в восторге. Он похвалил его и сказал, что был бы счастлив иметь побольше таких искусных стрелков. Доминик не слушал его. Одна пуля задела ему плечо, другая контузила в руку, а он все стрелял.

Еще двое были убиты. Изрешеченные матрацы уже не закрывали окон. Казалось, еще один залп — и мельница рухнет. Положение было безнадежно. И все же капитан твердил:

— Держитесь… Еще полчаса, только полчаса.

Теперь он считал минуты. Он обещал своему начальству задержать неприятеля до вечера и не согласился бы отойти ни на шаг до того срока, какой сам назначил для отступления. Он был все так же приветлив и улыбался Франсуазе, чтобы ее подбодрить. Подняв ружье одного из убитых солдат, он начал стрелять сам.

В комнате оставалось только четыре солдата. Множество пруссаков появилось на противоположном берегу Морели, и ясно было, что они вот-вот переправятся через реку. Прошло еще несколько минут. Капитан упорно не желал отдать приказ об отступлении, как вдруг в зал вбежал сержант:

— Они на дороге, они хотят захватить нас с тыла.

Пруссаки, видимо, нашли мост. Капитан посмотрел на часы.

— Еще пять минут, — сказал он. — Чтобы прийти сюда, им понадобится не меньше пяти минут.

Затем ровно в шесть часов он наконец согласился вывести своих людей через калитку, выходившую в переулок. Оттуда они бросились в канаву и добрались потом до Совальского леса. Перед уходом капитан вежливо простился с дядюшкой Мерлье и извинился перед ним. Он даже добавил.

— Отвлеките их чем-нибудь… Мы вернемся.

Теперь только Доминик оставался в зале. Он все еще стрелял, ничего не слыша, ничего не понимая. Он сознавал одно — надо защищать Франсуазу. Он даже не заметил, как ушли солдаты. Прицеливаясь, он каждым выстрелом убивал по пруссаку. Внезапно раздался сильный шум. Пруссаки, войдя с тыла, заполнили весь двор. Он выстрелил в последний раз, и когда они навалились на него, ружье еще дымилось в его руках.

Четверо солдат держали его. Остальные орали вокруг на каком-то ужасном языке. Они чуть было не прикончили его на месте. Франсуаза бросилась вперед, умоляя о пощаде. Тут вошел офицер и приказал подвести пленного. Потом, обменявшись с солдатами несколькими фразами по-немецки, он обернулся к Доминику и резко сказал ему на отличном французском языке:

— Через два часа вы будете расстреляны.

III

Приказ германского генерального штаба гласил: всякий француз, не входящий в состав регулярной армии и захваченный с оружием в руках, должен быть расстрелян. Даже роты добровольцев не признавались за солдат. Опасаясь сопротивления крестьян, защищающих свой очаг, немцы с помощью этих устрашающих мер хотели предотвратить массовые восстания.

Офицер, высокий сухощавый мужчина лет пятидесяти, подверг

Доминика краткому допросу. Он говорил по-французски правильно, но в нем ощущалась чисто прусская жестокость.

— Вы местный житель?

— Нет, я бельгиец.

— Зачем же вы взялись за оружие?.. То, что здесь происходит, вас не касается.

Доминик не ответил. В эту минуту офицер заметил Франсуазу, которая стояла тут же и слушала их, — она была очень бледна, легкая ссадина красной полосой выделялась на ее белом лбу. Он поочередно посмотрел — сперва на нее, потом на него, — видимо, понял, в чем дело, и добавил только:

— Вы не отрицаете, что стреляли?

— Я стрелял, сколько мог, — спокойно ответил Доминик.

Это признание было излишне: он был черен от пороха, весь в поту, запачкан кровью, просочившейся из раны на плече.

— Отлично, — сказал офицер. — Через два часа вы будете расстреляны.

Франсуаза не вскрикнула. Она стиснула руки и подняла их в немом отчаянии. Офицер заметил этот жест. Двое солдат увели Доминика в соседнюю комнату, где им приказано было стеречь его, не спуская глаз. Молодая девушка упала на стул — у нее подкосились ноги; она не могла плакать, она задыхалась. Тем временем офицер продолжал следить за нею и наконец спросил:

— Этот парень — ваш брат?

Она отрицательно покачала головой. Лицо его оставалось суровым, без тени улыбки.

— Давно он живет в этих краях? — спросил он еще, помолчав.

Так же, кивком, она ответила: «Да».

— В таком случае он, очевидно, хорошо знает соседние леса?

На этот раз она прервала молчание.

— Да, сударь, — сказала она, глядя на него с легким удивлением.

Он ничего не добавил и, круто повернувшись, приказал привести к нему местного мэра. Тут Франсуаза поднялась с места. Лицо ее чуть порозовело: ей показалось, что она поняла, к чему клонились эти расспросы, и у нее появилась надежда. Она сама побежала за отцом.

Дядюшка Мерлье, едва прекратились выстрелы, поспешно спустился с деревянной галерейки к своему колесу. Он обожал дочку, он был крепко привязан к Доминику, своему будущему зятю, но колесо тоже занимало большое место в его сердце. Раз его ребятишки, как он называл их, вышли из передряги целы и невредимы, он вспомнил и о другой своей зазнобе, о той, которая пострадала особенно сильно. И, нагнувшись над большим деревянным остовом колеса, он с сокрушением изучал его раны. Пять лопастей были раскрошены в куски, станина — вся в дырах. Пальцами измеряя глубину пробитых пулями отверстий, он обдумывал, каким способом починить эти повреждения, и уже заделывал пробоины обломками и мхом, когда к нему подошла Франсуаза.

— Отец, — сказала она, — они требуют вас.

И тут, рассказывая ему все, что слышала, она наконец заплакала. Дядюшка Мерлье покачал головой. Так просто людей не расстреливают. Там видно будет. И он вернулся на мельницу задумчивый и спокойный, как обычно. На требование офицера доставить провиант для его людей он ответил, что жители Рокреза не привыкли к грубому обхождению и что силой от них ничего не добьешься. Он брался достать все, но при условии, что будет действовать один. Сначала офицер был, казалось, рассержен этим невозмутимым тоном, потом уступил, убежденный краткими и ясными доводами старика. Когда тот уходил, офицер снова подозвал его и спросил.