Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы

Лацис Вилис Тенисович

Джек стал стройным востроухим псом. Он научился всяким премудростям. Ему купили шикарный ошейник с приклепанными никелированными бляшками, на одной из которых было выгравировано европейское имя «Jack». Когда ему не хотелось спать или не надо было сопровождать Гаральда, Джек от скуки приходил играть со своим сводным братом. Это были самые светлые минуты в жизни Боба. Позабыв о бряцающей привязи, Боб оживал, припадал всем телом к земле, следя за каждым шагом Джека, и стоило только тому приблизиться, как Боб делал стремительный прыжок вперед. Редко удавалось ему схватить Джека. Тот был достаточно умен, чтобы не подходить совсем близко, поэтому в большинстве случаев Боб оставался в дураках. Джек тогда издали дразнил Боба, прыгал перед его носом, подходил ближе, давал Бобу время приготовиться. Но едва тот приседал для прыжка, Джек отскакивал назад. Бобу оставалось только повизгивать. Ему так хотелось потрепать серую шубу Джека, дать пощипать свою шею! Иногда Джек действительно подходил совсем близко, ложился перед конурой и, валяясь на спине, озорничал с Бобом. Но стоило только зубам Боба слишком глубоко впиться в шерсть Джека,

как умный, культурный пес снова уходил. Напрасно пленник скулил и заискивающе вилял хвостом. Востроухий не подходил… Неумолимее всего он был тогда, когда хозяин или Гаральд собирались куда-нибудь уходить. В ожидании предстоящей прогулки он с важным и гордым видом садился у ворот, как будто выполняя какое-то особое поручение. Горделивее своего господина выбегал он за ворота, туда, где по дороге ездили и бегали чужие собаки. А Боб мог только рвать цепь и пугать диким лаем людей.

— Ведь это же настоящий лев. Сорвется — растерзает на месте! — говорили они.

Боб ненавидел все недосягаемое для него, все, что двигалось за пределами того полукруга перед его конурой, который ежедневно вычерчивался его цепью. Маленькое пространство, до трех метров в ширину и до шести в длину, было запретным для всех углом двора. Страшное чудовище грозилось там с утра до вечера. Боб ненавидел всех без исключения: животных, птиц и людей. Все его боялись. Один только хозяин осмеливался приближаться к конуре, так как в его руке был плетеный арапник. Боб уважал арапник, похожий на живое существо, умевший кусаться сильнее любой собаки. Если во двор входил кто-либо из чужих, Боб бесновался, как одержимый. Беспрестанно носился он по полукругу, быстро поворачиваясь, и лаял, захлебываясь, так яростно, что у каждого, кто это слышал, пробегали по спине мурашки при одной только мысли о том, что пес сорвется с цепи… Но цепь была прочная, старый Карав безуспешно дергал ее целых шесть лет.

Да, сторож из собаки вышел на славу, иной сосед плевался от зависти: «Эх, будь у меня такой!..»

Дикость, привитая ему людьми, ценилась, как заслуга. Если бы Боб ночью перегрыз какому-нибудь бродяге горло, его бы восхваляли, а утром батрачка принесла бы подойник и дала бы ему вылизать молочную пену…

У хозяина был большой желтый откормленный код. Общий баловень, он мог себе позволить все: мог посещать лавку, тереться около мешков с сахаром, нюхать сельдяную бочку. В комнатах ему разрешалось прыгать на любую кровать и ложиться на подушки. Его любили, так как с каждым днем он все больше жирел, свидетельствуя этим хозяйское процветание и зажиточность. Во дворе он любил прилечь где-нибудь в тени и лениво потягиваться, переваливаться с боку на бок, пока его внимание не привлекал какой-нибудь воробышек или жук. Боб ненавидел этого желтого кота. От злобного напряжения его лай становился хриплым, пес весь дрожал от невыразимого стремления дорваться до отвратительного существа. Хладнокровие и непоколебимое спокойствие кота еще больше бесило пса. Кот был осторожен, никогда не подходил слишком близко к конуре. От лени его хвост волочился по земле. Однажды этот умник все же оплошал. Он влез на крышу конюшни, у дверей которой стояла собачья конура. Возможно, он забрался туда в погоне за воробьями, а может быть, просто так, снедаемый необъяснимой любовью к приключениям. Кто-то, наверное, его спугнул, — впопыхах он спрыгнул с крыши на землю, совершенно не обратив внимания на то, что находится внизу. Спрыгнув, он очутился прямо перед Бобом. Пес от неожиданности даже не зарычал. Но мгновением позже кровожадность и ненависть вспыхнули в нем с такой силой, что коту не помог и последний его виртуозный прыжок обратно на стену — когти не удержались, он соскользнул, а внизу его ждала раскрытая пасть Боба.

Боб мотал кота из стороны в сторону, как старую тряпку, стиснув зубы в мертвой хватке. Только один дикий вопль успел издать кот и мгновенно превратился в кровавый бесчувственный комок… Но Боб еще долго не выпускал его из своих зубов. Он бил его оземь, пока, наконец, не бросил на песок, прижал лапой и радостно заскулил, торжествуя победу.

Хотя собака только демонстрировала привитый ей людьми характер, хозяин не мог простить Бобу смерть любимого кота. Если бы это был соседский кот или даже какое-нибудь создание людской породы, тогда — другое дело. Можно было бы даже порадоваться: вот это собака! Но желтый Мурка был так дорог, что Боб снова получил порку — на сей раз его били новой прогулочной плеткой, которой пороли только Джека. Для Боба это было большой честью, но он, сорванец, не сознавал этого и, жалобно скуля, зализывал свои новые раны.

Еще три года Боб провел на цепи. От постоянного лая голос его охрип. Лай стал истеричным. Начав внезапно, пес лаял без остановки, но так же внезапно замолкал и, скрывшись в конуру, злобно наблюдал оттуда за своими владениями…

Однажды весной, когда солнце уже высушило лужи, Боб, обегая свой полукруг, вдруг почувствовал что-то необычное, что-то забытое. Тяжесть на шее исчезла, а бренчащая цепь больше не путалась в ногах. Удивительно легкими стали шаги, тело стало как бы невесомым. В первое мгновение пес не сообразил, что же в действительности случилось. Боб пробежал еще несколько раз по полуокружности, поворачиваясь в обычных местах, затем остановился и, обнюхивая землю, двинулся к воротам. И странно: у обычной границы ошейник не врезался больше в шею, можно было двигаться вперед. Тогда он несмело, вприпрыжку побежал по двору, все еще ожидая удара в шею. Но удара не последовало, он мог бегать повсюду. Конура осталась где-то далеко позади, перед ним на песке валялась его цепь. Наконец, Боб понял, что он свободен. Старая цепь проржавела, и одно звено лопнуло. На шее у Боба было всего только несколько звеньев. Обезумев от радости, пес,

вертясь волчком, начал ловить свой хвост. Но тогда и люди заметили случившееся. Толстая служанка от ужаса в первую минуту потеряла дар речи. Грозный пес сорвался с цепи — что же теперь произойдет! С криком ворвалась она в дом и подняла всех на ноги. Хозяин выскочил во двор и стал подзывать к себе Боба, но тот, казалось, совсем оглох, — без оглядки он выбежал на дорогу и, не раздумывая, пустился со всех ног наутек — только вперед, только вперед!.. Затекшие лапы ныли. С рысцы он перешел на галоп. По дороге навстречу шли люди. Боб не обращал внимания на их испуганные лица, не замечал он и того, как люди перескакивают через канаву, точно ожидая нападения вырвавшегося из неволи зверя. Он не чувствовал злобы ни к кому из них, ему совсем не было времени думать о чем-либо подобном. Свобода, прекрасная, долгожданная свобода, наконец-то она снова обретена! В один день ему хотелось вернуть все утерянное им за эти годы. Вот впереди виднеется река, дальше — лес. Всюду ему нужно поспеть!.. Он бросился в прохладную воду, проплыл изрядный круг и вылез на берег продрогшим, но довольным; потом, крепко отряхнувшись, вывалялся в песке и снова бросился бежать. Не оглядываясь по сторонам, он несся вперед с такой поспешностью, словно там его ждало что-то совершенно неотложное… На перекрестке Боб свернул вправо. Скоро он очутился на узкой проселочной дороге. От долгого бега Боб устал, шаги его замедлились, и он стал оглядываться по сторонам. Удивительно, каким чужим казалось ему здесь все. Не видно было ни хозяйских окон, ни кур, ни конюшни. Вокруг — зеленые поля, вдали — незнакомые хутора, там и сям слышен лай чужих собак. Из какой-то усадьбы выскочили два пса. Задорно лая, они добежали до самой дороги, но, увидев Боба, остановились и, смущенно виляя хвостами, подошли, чтобы познакомиться. Боб уже давно не обнюхивался с чужими собаками, поэтому он тоже остановился. Опьянение свободой и неистовство прошли. Бобу захотелось поиграть, и так как обе чужие собаки ничего против этого не имели, он резвился, озорничал и бегал с ними. Но вскоре со стороны чужой усадьбы раздался повелительный голос: «Дукси, Мунтер! Домой!»

Оба героя проселочной дороги незамедлительно вернулись домой. Боб продолжал свой путь. Он бегал повсюду. Уже смеркалось. Все больше давал себя чувствовать голод. Под вечер Боб снова увидел свой хутор. Все строения и прилегающая местность ему были знакомы. Каждую мелочь он знал издавна. Голоса, которые доносил ветер, были ему так же привычны, как приближающиеся запахи. Бессознательно, руководимый инстинктом, Боб снова очутился у дома своего хозяина. Усталый, прилег он отдохнуть на пригорок и, тяжело дыша, глядел на усадьбу. За ворота вышел хозяин. Он шел прямо к нему. Боб приподнялся, готовый убежать. Тогда хозяин остановился. Ах, как участливо смотрел он на Боба, каким ласковым и воркующим был его голос! Он что-то держал в руке и показывал Бобу. А когда Боб не сообразил, в чем дело, он отломил кусок и бросил ему. Это был не камень. Камни не намазывают желтой лакомой едой. Боб жадно проглотил этот подброшенный ему и намазанный маслом хлеб. Вкусный кусок вызвал еще больший аппетит. Хозяин был совсем добрым. Он не бранился, и в руке у него не было арапника. Вот он снова бросил кусок и подошел еще ближе. В руке у него оставалась еще изрядная краюха хлеба.

— Подойди же, Бобик, си, си, си… Пойдем домой! Кушай, Бобик, кушай, кушай, песик!

Все ближе подходил хозяин, все явственнее виднелась намазанная маслом краюха хлеба в его руке.

Только несколько мгновений сомневался Боб. Тяжело было противостоять тайному искушению. Он капитулировал: смущенно повилял хвостом и покорно прижался к земле, когда хозяин взял его за ошейник. Хлеб с маслом он получил, но ласковый двуногий перестал его гладить. Волоком притащил он опешившего Боба к себе во двор…

В тот вечер Бобу досталась новая цепь. Ее только что привезли из Риги, и она была намного тяжелее старой. Ее должно было хватить на всю жизнь.

Два года прошло с тех пор, как Боб порвал свою старую цепь. Снова наступило лето. На конуре обновили крышу, — состоятельный хозяин внимательно относился к грозному сторожу своего владения.

У Боба стали обнаруживаться первые признаки старости. Все меньше его тянуло порезвиться с товарищами. Когда молодые собаки заигрывали с ним, он их кусал. Волосы на кончике его морды поседели. Больше всего ему нравилось лежать, и часто он засыпал длительным, подобным человеческому сном. У него повыпадали зубы. Он стал мрачен и почти никого к себе не подпускал. Лаять он лаял меньше прежнего, но свою неослабную ярость выражал ужасным рычанием. Иногда, как бы что-то надумав, начинал лаять, но сразу же обрывал свой лай и сконфуженно заползал в конуру.

Когда на дворе никого не было, Боб погружался в полудремотное состояние. Он мечтал, и ему снились разные сны. Обыкновенно ему снились лакомые куски, перепадавшие изредка за его долгую собачью жизнь, но чаще всего в мечтах он видел себя на свободе — без цепи, где-нибудь на зеленом лугу, на берегу реки, в беззаботной толпе других свободных собак. Как хорошо было бы порезвиться, убежать куда глаза глядят, поиграть, а то и подраться с другими псами… Да, хорошо… Но он не может никуда уйти — тяжелая цепь держит крепко.

Однажды из Риги приехал Гаральд, только что окончивший университет. Вместе с ним явилась молодая светловолосая барышня, с ног до головы одетая в снежно-белый наряд. Их прибытие подняло на ноги весь дом. Встретить гостей вышла вся семья. Оттилия — так звали молодую барышню — уделяла всему живейшее внимание и с любопытством осматривала постройки, хозяйственные орудия и машины. Ничего не скажешь — у ее нареченного были состоятельные родители. Это обстоятельство гарантировало счастливую жизнь. Заинтересовавшись голубятней, Оттилия подошла почти к самым дверям конюшни. Она не видела подстерегающий взгляд Боба, не заметила, как он изготовился к прыжку! Только в последний момент хозяйка успела крикнуть: