Собрание сочинений. Том 1
Шрифт:
И зачем-то тихо вздыхала.
А наутро вы с нею вместе
Гимнастерки мужьям стирали
И взаймы то ступку и пестик,
То машинку швейную брали,
Обсуждали в полку событья:
– Кто получит к Маю комбата?
–
И в подшефный детдом, к открытые,
Шили байковые халаты...
А всего вам, Марья Петровна,
Было двадцать четыре ровно,
И Иван Степанычу тоже -
Вы
На Херсонщине, под Каховкой,
В январе двадцатого года
Приглянулся он вам - комвзвода:
Невысокий, поджарый, ловкий,
И глаза с татарской косинкой,
И рука на черной косынке -
Пулей ранена в перестрелке.
Вас не сватали, не венчали,
Все решилось в одну неделю.
Но, не долго думав вначале,
Вы всю жизнь потом не жалели.
В злую зиму, пригрев, как птаху,
Муж возил вас с собой по шляхам,
Все боясь: комиссар бригады
Разузнает - не даст пощады!
(Когда к вам теперь заезжает
Член Военного совета,
Он с улыбкою вспоминает,
Как смотрел сквозь пальцы на это.)
Приходилось в году том грозном
Многим женам, да и невестам
Кочевать с бригадным обозом
По сожженным Махно уездам.
К лету, свыкшись с армейским бытом,
Научились вы без опаски
Делать раненым перевязки
И глаза закрывать убитым.
А под осень в случайной стычке,
Когда банды вас окружили,
Пулю в лоб махновцу влепили,
Лишь потом всплакнув с непривычки.
Но зато и губ не разжали,
Чтоб не слушали, не глядели,
Когда сына в ту ночь рожали
Раньше срока на три недели.
Так с похода, с солдатской каши,
С пули в лоб бандиту - не струся,
Началось замужество ваше,
Материнство ваше, Маруся!
(Так вас ласково, глядя на ночь,
Называет Иван Степаныч;
А вы на людях - всё Иваном,
А одна, без людей, - коханым.)
И сейчас вот сидим мы с вами,
Перебрасываемся словами
В том немецком городе Коттбус,
Где Иван Степаныча корпус.
На тарелку, как гостю званому,
Вы кладете мне все подряд,
А сама - нет-нет на коханого
Да и кинете быстрый взгляд...
Он, пройдя через все сражения,
Седоватый стал, грузноватый,
Может быть, по чьему-то мнению,
Даже "трошки пидстарковатый";
Ну, а вам, хоть вся жизнь с ним вместе,
Все
Может быть, потому так кажется,
Что не с тихих дней, не с лазури -
Начиналась жизнь прямо с бури,
Ну а в бурю узлы крепче вяжутся!
Было всякое в жизни этой,
Было счастье ближе и дальше,
Но, как в песне, на совесть спетой,
Одного в ней не было - фальши.
После юности первых взлетов
Показалась вам наказаньем
Строевая его работа,
Гарнизонная жизнь в Рязани.
Чуть рассвет - шел к себе в пульроту,
Приходил угрюм, озабочен...
Обожал свои пулеметы,
А жену, как видно, не очень...
Вы пожаловались несмело -
А его как плетью огрело!
Вместо вами стыдливо неданной
Ласки: "Что ты, милая, глупая...",
"Собирай, - сказал, - чемоданы!" -
И ушел, сапогами хрупая.
Чуть тогда вы с ним не расстались,
Но поплакали - и остались.
Догадались - не разлюбил он,
Просто слишком самолюбивый,
Хоть имеет два Красных Знамени -
Храбрость храбростью, знанья знаньями!
За душою всего два класса.
Приласкал бы, да нету часа -
Как вернется, так вечер целый
Чертит, чертит на схемах стрелы;
Схемы разные, стрелы разные,
А глаза всю неделю красные.
Даже вы, бывало, раз нужно,
Прикусив язык, не дыша,
Обводили те стрелы мужние
Тушью после карандаша.
Кое-кто сомневался - где ему!
Но у мужа характер твердый:
Трижды резался в академию -
Все же выдержал на четвертый;
Это было в тот месяц самый,
Когда дочка родилась ваша,
И Иван Степаныч - упрямый -
В вашу честь назвал ее Машей.
И вам стало жаль, что в двадцатом,
Когда первенца вы рожали,
То зачем-то грозно Маратом,
А не Ваней его назвали.
Академия, академия!
Горы книг, до утра сидения,
Для мужей на всю жизнь наука,
А для жен - по мукам хождение, -
Легче бы уж просто разлука!
Выпуск - праздник! Вдвоем - по Волге.
В Сочи - месяц! В Крыму - неделя!
Отдыхали так, чтоб надолго,
Словно в воду оба глядели.
Как вернулись - пошло, поехало -