Собрание сочинений. Том 3
Шрифт:
№ VI. На стр. 277, 278 мы узнаём, что «род раскрывается в народах, городах, сословиях, всякого рода корпорациях» и, наконец, в «семье», и поэтому вполне естественно, что он до сих пор «делал историю». Таким образом, здесь вся предшествующая история, вплоть до злополучной истории Единственного, становится продуктом «рода», и притом на том достаточном основании, что эта история объединялась иногда под названием истории человечества, т. е. рода.
№ VII. В приведённых положениях Санчо отнёс за счёт рода больше, чем какой бы то ни было смертный до него, и теперь он резюмирует это в следующем положении:
«Род есть Ничто… род есть
В заключение выходит, что это санчевское «Ничто», тождественное с «мыслимым», ровно ничего не означает, ибо ведь и сам Санчо есть «творческое Ничто», а род, как мы видели, творит очень многое — и притом может преспокойно оставаться «Ничем». Об этом Санчо рассказывает на стр. 456:
«Бытие ничему не служит оправданием; мыслимое есть совершенно так же, как и немыслимое».
Начиная с 448-й страницы Санчо свивает на протяжении тридцати страниц длиннейший жгут, чтобы высечь «огонь» из мышления и из критики согласного с собой эгоиста. Мы уже испытали слишком много проявлений его мышления и его критики, чтобы вводить в «соблазн»{325} читателя нищенской похлёбкой Санчо. Довольно будет одной ложки этой похлёбки.
«Думаете ли Вы, что мысли, подобно птицам, свободно летают вокруг, так что каждый может поймать какую-либо из них и потом противопоставить её Мне как свою неприкосновенную собственность? Всё, что летает вокруг, всё это — Моё» (стр. 457).
Санчо нарушает здесь правила охоты по отношению к мыслимым бекасам. Мы видели, как много он наловил летающих вокруг мыслей. Он рассчитывал поймать их, насыпав им на хвост соли Святого. Это колоссальное противоречие между его действительной собственностью в сфере мысли и его иллюзией на этот счёт можно привести в качестве классического и наглядного примера всей его собственности в необыкновенном смысле. Именно этот контраст и составляет его самонаслаждение.
6. Песнь песней Соломона, или Единственный
Cessem do sabio Grego, e do Troiano,
As navegacoes grandes que fizeram;
Callese de Alexandra, e de Trajano
A fama das victorias que tiveram,
Cesse tudo о que a Musa antigua canta,
Que outro valor mais alto se alevanta.
E vos, Spreides minhas…
Dai-me huma furia grande, e sonorosa,
E nao de agreste avena, on frauta ruda;
Mas de tuba canora, e bellicosa
Que о peito accende, e о cor ao gesto muda*,
[Довольно петь лукавца Одиссея,
Его скитанья в далях океана,
Довольно славить подвиги Энея,
Победы Александра и Траяна,
И всё, что музой древнею воспето.
Иной, достойнейший, предмет поэта
Теперь влечёт. И вы,
Мне подарите голос вдохновенный
И яростный, чтоб не свирель простая
Служила мне, но звучный рог военный,
Дух пламеня, на подвиг призывая. Ред.]
внушите мне, о нимфы Шпре, песнь, достойную героев, сражающихся на ваших берегах против Субстанции и Человека, песнь, которая разольётся по всему миру и которую будут петь во всех странах, — ибо речь идёт о человеке, который свершил деяние —
Mais do que promettia a forca humana,
[Поболее, чем силе человечьей Дано… Ред.]
большее, чем может сделать просто «человеческая» сила, — о человеке, который
… edificara
Novo reino que tanto sublimara,
[… со славой
Обогатил мир новою державой. Ред.]
который создал новое царство в далёкой стране, создал «Союз» — речь идёт здесь о
tenro, e novo ramo florescente
De huma arvore de Christo, mais amada,
[… нежной, юной и цветущей ветви
Христом излюбленного древа. Ред.
о том, кто является
certissima esperanca
Do augmento da pequena Christiandade,
«для малодушного христианства вернейшей порукой роста» — словом, речь идёт о чём-то «ещё никогда не бывалом», о «Единственном»{326}.
Всё, что мы встретим в этой, не бывалой ещё, Песни песней о Единственном, уже раньше преподнесено в «Книге». Мы упоминаем об этой главе только ради порядка; чтобы это можно было сделать надлежащим образом, мы оставили рассмотрение некоторых пунктов до настоящего места, другие же мы вкратце здесь повторим.
Санчевское «Я» проделало полный цикл переселения душ. Мы уже видели его в качестве согласного с собой эгоиста, барщинного крестьянина, торговца мыслями, несчастного конкурента, собственника, в качестве раба, у которого отрывают ногу, видели его в образе Санчо, взлетевшего на воздух в силу взаимодействия между рождением и обстоятельствами, и ещё в сотне других видов. Здесь он прощается с нами в виде «Нечеловека», — под тем же девизом, под которым он торжественно вступил в обитель Нового завета.
«Действительным человеком является только — Нечеловек» (стр. 232).
Это одно из тысячи и одного уравнений, в которых Санчо излагает свою легенду о Святом.
Понятие «человек» не есть действительный человек.
Понятие «человек» = «Человек».
«Человек»= недействительный человек.
Действительный человек = не-человек
= Нечеловек.
«Действительным человеком является только — Нечеловек».
Санчо старается уяснить себе этот незатейливый тезис при помощи следующих превращений: