Собрание сочинений. Том 4
Шрифт:
— Прошу записываться желающих высказаться.
Сидящий рядом человек эсеровского типа вскакивает и кричит:
— Позвольте, как это так?
Свердлов строго останавливает его:
— Позволю в порядке очереди. Вы слышали? Меня сюда народ выбрал. Не мешайте вести собрание!
Крестьянин кричит:
— Так их!.. Елки-моталки! Порядка не знают!..
Яков Михайлович громко объявляет:
— Слово имеет рабочий Трофимов.
Трофимов поднимается на трибуну, он явно волнуется. Свердлов одобрительно кивает ему:
— Начинайте, товарищ!..
Трофимов
— Товарищи, нас не звали, но мы не гордые, сами пришли…
Трофимов, переждав шум, уже спокойней продолжает:
— Мы везде пойдем говорить правду…
Голос с места:
— Здесь вашу правду знают!
Свердлов предупреждает:
— Прошу не сбивать оратора.
Голос с места:
— Чего его сбивать? Он сам собьется.
Свердлов звонит, водворяет тишину и дает возможность Трофимову продолжать. Тот волнуется и продолжает говорить весь в поту:
— А правда наша такая — рабочей кровью добытая правда! Не верьте царю! Не было и нет такого царя, который добровольно давал бы народу манифесты…
Кто-то издевательски кричит с места:
— Один всего!
Не было и нет такого царя, который добровольно давал бы народу свободу… — упрямо продолжает Трофимов.
— Царских свобод много дано! — опять издевается тот же голос.
— Плохо, товарищ Андрей, натаскали парня! — кричит из зала другой.
— Ничего! — отвечает Свердлов. — Я доскажу то, что товарищ не сумел довести до вашего просвещенного сознания. Продолжай, товарищ!
— Но мы, народ, не дадимся в обман…
Из последних сил держится Трофимов. Он берет в руки стакан, стоящий около него па трибуне, и держит его, не зная, что с ним делать.
— Налейте в него воды и напейтесь! — кричит кто-то.
Трофимов, зло стукнув стаканом, поставил его на пульт.
— А ну вас всех к…
Он не досказал и ушел с трибуны.
Свердлов встал:
— Я объясню почтенному собранию, что хотел сказать товарищ. У царя, конечно, бумаги хватает, но он экономный человек и все свои свободы вместил в один манифест. Мы еще экономнее и заявляем, что не стоило портить царю и этой единственной бумажки. Народ не дурак, как думает о нем царь. Народ умнее царя и прекрасно чувствует ту правду, о которой вы не дали сказать товарищу, но которую я заставлю вас все-таки выслушать. Коротко, товарищи: царский манифест, вырванный у самодержца восстанием народа, есть ложь и обман…
Объявлявший о собрании хватает колокольчик со стола, неистово звонит, заглушая Свердлова, и кричит охрипшим голосом:
— Закрываю собрание…
Подъезд другого здания в Екатеринбурге.
Свердлов с группой рабочих поднимается по ступенькам на крыльцо здания с пузатыми колонками. Дорогу им загораживает пристав:
— Господа, господа, здесь собрание. Покорнейше прошу не мешать!
— А мы и пришли на собрание, — говорит Свердлов. Пристав пытается не пускать:
— Здесь собрание союза… так сказать, собрание за царя.
— Так и мы за царя, — смеется Свердлов.
— Ну, конечно, за царя! — подтверждает
Он одет не по-рабочему, и его интеллигентный вид, очевидно, убеждает пристава, и он обращается к нему:
— Пожалуйте… только прошу пропускать своих.
— Своих, конечно, — соглашается Миронов.
— Иди по одному, — командует пристав.
Все идут один за другим.
Первым прошел Свердлов.
Миронов говорит приставу:
— Свой!
Второй — Трофимов.
— Свой! — говорит Миронов.
— Свой!
— Свой!
Удивление пристава растет вместе с тревогой.
Миронов пропускает весь народ, человек пятьдесят.
Пристав беспокойно просит:
— Без скандалу. Обещайте, господин, без скандалу.
— Никакого скандала не будет, — утешает Миронов и проходит сам.
Свердлов говорит Миронову:
— Здесь выступишь ты и, как условились, за учредительное собрание.
Потом достает из кармана листок с текстом, передает Миронову:
— Попробуй провести и этот текст телеграммы.
Свердлов с товарищами входят в зал собрания.
На возвышении стол. За столом президиум. На стене, за их спиной, во весь рост портрет царя во всем «царском великолепии». В президиуме тузы города: купцы, заводчики, директор гимназии, попечитель округа и гимназический поп.
На трибуну поднимается Миронов.
Председатель собрания, тучный старик с одышкой, звонит в колокольчик, угрожающе жестикулирует и всячески протестует против вторжения новых людей.
В зале шум.
Со скамейки, где устроились рабочие, несутся крики:
— Дайте высказаться приезжему из столицы!
Трофимов встал, кричит:
— Он за царя!
Из задних рядов, где разместилась публика попроще и победнее, раздаются голоса:
— Правильно, правильно!
В передних рядах благообразные юноши, студенты-белоподкладочники, дамы и купцы.
Свердлов гудит басом:
— Просим! Просим! Говорите! Тихо!
Миронов начинает говорить:
— Господа! Царь-батюшка всемилостивейше дал нам свободу: свободу личности, слова и собраний! Но чем мы ответили на манифест государя? Мы пользуемся вот уже второй день величайшим благом свободы, а тому, кто даровал нам это счастье, мы даже не послали благодарности. Это разве достойно любящих сынов? Ведь манифест государя — это первый шаг, мы должны доказать государю, что мы его понимаем и хотим помочь ему всеми нашими силами. Не так ли, господа? И углубить и продолжить его мудрое начинание.
Зал аплодирует.
Свердлов подмигивает одному из рабочих; тот вскакивает, кричит:
— Всеподданнейшую телеграмму!
Миронов вынимает бумажку, которую передал ему Свердлов у входа.
И потому, господа, предлагаю послать государю сегодня же, сейчас же следующую телеграмму: «Государь, повергая к вашим стопам нашу верноподданнейшую благодарность за дарованные нам свободы, мы требуем для закрепления этих свобод немедленного созыва учредительного собрания из народных избранников».