Собрание сочинений. Том 4
Шрифт:
Пристав козырнул:
— Я пристав.
— По обращению этого не вижу, — возразил Свердлов.
Вотинов и Трофимов поднимают Сухова, выносят его.
Пристав благосклонно:
— Если понадобится больница, будет больница. Не извольте беспокоиться. Повесим, как здоровенького! Честь имею!
Доктор подходит к Якову, крепко жмет ему руку, говорит многозначительно:
— Спасибо, доктор, позвольте проститься с вами и сказать: мы друг перед другом в долгу не
Пристав прикрикнул на Лейбсона:
— Довольно! Пошли!
Зина бросается к Миронову, они горячо целуются.
Арестованные уходят, вслед за ними — пристав.
Яков Михайлович остается один, он отходит к окну, стоит к нему спиной.
Ленька выползает из-за занавески, оглядывается, нет ли кого… подходит к Якову.
— Револьвер спрятал… А девчонки спят, ничего и не слыхали!
Яков положил руку на белобрысую голову Леньки. Ленька понимающе глядит на него снизу вверх и говорит с дрожью в голосе:
— Папка сказал: плакать — это последнее дело… — Подождал минутку, потом заговорил просительно: — Михалыч, подари мне насовсем пистолет. А? — Погрозил кулаком в сторону ушедшего пристава. — Я его ухлопаю, как сукиного сына…
— Когда ты вырастешь, Леня, я тебе куплю три револьвера, сделаю тебя самым главным судьей над врагами, и будем их тогда судить за папу, за маму, за всех… — ответил Свердлов.
Ленька удовлетворен:
— Давай, Михалыч, чай пить.
Он подводит Свердлова к столу.
— Хочешь папкину чашку? Во какая огромадная!
Ленька любовно держит в руках огромную цветистую чашку с золотой надписью «На добрую память». Потом, нахмурившись, ставит чашку и испытующе смотрит на Свердлова:
— А ты, Михалыч, не обманешь? Ты где тогда будешь жить, когда я вырасту?
Вдруг у Леньки со звоном падает ложка из рук. Яков оборачивается.
В дверях стоит Анисья. Она, будто ничего не замечая, не снимая мокрого платка, идет к занавеске. Взглянув на детей, она обращает почти безумные глаза на Якова.
— Спасибо тебе. Садись чай пить… Посоветуемся, как жить будем… Мужа в тюрьму спровадил…
Свердлов пытается вывести ее из страшного состояния:
— Анисья Никифоровна, голубушка…
Анисья приказывает:
— Молчи! Кипяток хочешь? Ты не стесняйся, твое хозяйство здесь теперь. Все здесь теперь твое…
Она ставит под самовар большую чашку мужа. Струйка кипятка медленно льется из крана. Ленька пронзительно визжит:
— Михалыч, она обварит тебя кипятком…
Яков все так же ласково:
— Анисья Никифоровна, если у вас есть сердце, поймите сердцем, что…
Анисья не выдерживает. Она истерически
— Уйди! Твоих рук дело! Уйди, кипятком шваркну…
Ленька цепляется за ее руку:
— Мамка, дура…
Слепая в своем гневе, Анисья с силой встряхивает Леньку, и он откатывается к двери.
Яков упрямо:
— Когда-нибудь, Анисья Никифоровна, вы поймете…
Анисья грохается на колени:
— Господи, боже мой, что же я должна делать? Научи! Научи же! — И бьется головой об пол.
Большая тюремная камера с холодными осклизлыми стенами. В камеру доносится далекое церковное пение из тюремной церкви. На полу лежит больной Сухов.
Яков Михайлович сидит с тетрадкой в руках и что-то внимательно пишет.
Доктор считает пульс у больного, качает головой и подходит к Свердлову, заглядывая через плечо в тетрадь. Увидел аккуратно разграфленную страницу. В клетки Свердлов проставляет цифры, проценты.
Доктор удивлен:
— Что это ты делаешь, Яков?
Яков Михайлович поворачивается к доктору и оживленно ему объясняет:
— Понимаешь, Миша, меня очень интересует государственный бюджет России за последние годы. Подумай только: русский государственный долг в несколько раз превышает ежегодный доход государства, а долг был сделан почти исключительно на покрытие военных расходов или на уплату занятых на эти расходы денег…
Доктор любовно:
— Золотая у тебя голова, Яков. Вместо того чтобы гноить тебя в тюрьме, я бы на «их» месте предложил тебе портфель министра.
Свердлов смеется:
— «Им» тогда действительно придется поменяться с тобой местами…
Сухов в бреду громко кричит:
— Анисья… Анисья…
Свердлов и доктор бросаются к больному. Сухов открывает глаза и виновато улыбается.
— Все жена снится…
Яков Михайлович осторожно и заботливо сменяет мокрый платок на голове у Сухова, и Сухов снова впадает в забытье.
Яков Михайлович и доктор прислушиваются к тяжелому дыханию больного.
В камеру громче стало доноситься церковное пение.
Невдалеке лежит, тоже на полу, закинув руки за голову, в полной прострации Миронов. Он, не поворачивая головы, говорит с каким-то злобным отчаянием:
— Что они молятся?! Они рассчитывают, что бог им поможет!
Свердлов поднимает голову, смотрит в сторону Миронова и спокойно отвечает ему:
— Нет, Костя, они просто пользуются церковной службой, чтобы выйти на полчаса из этой зловонной ямы, глотнуть немного воздуха и развлечься.
— Ничего не поможет, — бормочет Миронов.