Собрание сочинений. Том 5. Покушение на миражи: [роман]. Повести
Шрифт:
Ну и ну, Петров-Дробняк распоряжается Сидоровым. Вольный дух может стать рабом этого грубого и отнюдь не щепетильного человека. Берегись, Самсон Попенкин, твое детище сомнет тебя, и очень просто.
Этот Петров-Дробняк, в общем-то, неудачник в жизни. Уж слишком он тяжел на руку, слишком наглядно выпирает из него черноземная силища — берегись, расшибу! — поэтому любого и каждого здравый смысл заставлял его остерегаться. Петрова-Дробняка всегда почтительно обходили, не облачали доверием, не выдвигали в руководство, не выбирали в почетные
Самсон Попенкин сидел и ждал стука палки за дверью. Ответственнейшие минуты — от них зависит судьба многих почтенных людей града Китежа.
Наконец палка простучала по коридору, по не мимо. Стук оборвался, двери распахнулись от резкого толчка, Петров-Дробняк преподнес свою улыбку веселого Роджерса:
— Слушай, зверек, мы обо всем договорились.
— Отлично.
— Но ежели Крышев вдруг от ворог поворот сделает, тогда знай: буду считать, что это ты… ты выкрутил. Больше некому. И уж тогда на всю жизнь ты мне враг, уж буду стеречь минутку — в крупу истолку. Помни!
И Самсон Попенкин не успел даже ответить, — дверь захлопнулась, палка застучала к выходу.
Телефонный звонок вывел Попенкина из небытия.
— Что я ему мог ответить, сам посуди. Он хотел нести свою статью прямо наверх. Покажет, пожалуется: мол, Крышев зажимает. А Крышев и так уже под прицелом… Зажимает прямых сторонников Сидорова! Ну нет, мне лучше не связываться.
У Ильи Макаровича вылинял румянец с круглого лица и под глазами скорбная просинь, он досадливо морщился, избегал встречаться взглядом с ответственным секретарем.
— Черт с ним, дадим откупного — напечатаем статью. Не нас же с тобой он там прикладывает, пусть чешутся Арсентий Кавычко с Чуром.
Самсон Попенкин поигрывал пальчиками на зеленом сукне.
— Нет, Илья Макарович, Кавычко с Чуром мы не откупимся, — сказал он тихо. — Они ему нужны, чтоб под ноги себе подбросить, повыше подняться. Велика ли с них корысть, сами посудите.
— А кто ему нужен? — Вопрос упавшим голосом.
— Вы!
— Не пугай, не пугай! Нечего там…
— Столкни Кавычко и Чура, что после них останется? Да ничего. Они никаких высоких стульев не занимают. А вот если Петрову-Дробняку вас удастся спихнуть… После вас окажется свободным стульчик. Вот этот, на каком сидите.
— А нельзя ли полегче, дружок? Без выражений!
— Прошу прощения. Приходится говорить открытым текстом.
— Уж так и подставят этому громиле мой
— Он и не рассчитывает, что подставят — силой взберется.
— И взвалит на себя ответственность, хлопоты. Зачем они ему? Так он вольный казак.
— Какой казак не мечтает стать атаманом. А главный редактор газеты — должность атаманская.
— Но каким же манером он меня — за шиворот, что ли, стянет? По рукам дадут…
— Вы забыли старую сказочку о лисе, которую пустили переночевать на приступочку, а она с приступочки-то на прилавочку, с прилавочки на припечечек… Сегодня он указывает, что Кавычко с Чуром из тех, кто не с нами… Завтра он укажет на вас… Старый лис спит и во сне видит теплый припечечек. Берегитесь!
— А ты!.. Ты!.. — В голосе Ильи Макаровича проступила вдруг подозрительная старушечья сварливость. — Ты о моей беде так печалишься, дружок? С какой бы это стати?
Самсон Попенкин усмехнулся:
— О себе пекусь. Себя спасаю.
— Да тебе-то не все ли равно, кто будет на моем месте сидеть?
— А вы сравните себя с Петровым-Дробняком. С кем, полагаете, мне легче работать?
— М-да-а…
— Петров-Дробняк сапоги себе чистить заставит.
— М-да-а.
— Я боюсь его грубости, он, похоже — моей сноровки.
— Но что же нам делать, Самсон Яковлевич, дорогой?
— Верните ему статью.
— Он же жаловаться побежит. Он же раздует — не расхлябаешься.
— Выбирайте, что страшнее: его жалобы или приступочка к вашему припечечку?
— А он же назвонить может о моей подписи к статье Лепоты!
— Пока он всего-навсего старый неудачник, к его слову не слишком-то прислушиваются. А вот если ему удастся Кавычко с Чуром уложить, то уже не неудачник, уже — первое лицо среди китежских литераторов, не хочешь, да считайся с его словом. Выбирайте: нынче ему на вас пожаловаться или потом?
— М-да-а… А ведь ты прав, Самсон Яковлевич: нынче без должного эффекта пройдет.
— Нынче он вымаливать будет, потом — требовать.
— Ты прав. Возвращаю статью. Нечего раздувать нездоровые страсти. И почему, почему, спрашивается, мы должны вместе с разудалым автором бить по головам известных литераторов? Кавычко — доктор филологических наук, профессор! Это вам, извиняюсь, не баран чихнул!
Илья Макарович постепенно разогрел себя до такого накала, что в его решительности можно было уже не сомневаться.
Петров-Дробняк придет в бешенство — выкрутил-таки в обратную сторону! — конечно, он будет видеть в Самсоне Попенкине лютого врага. И конечно, нельзя не холодеть от одной мысли: враг рядом — и какой! Смертельный! Но трусы в карты не играют, еще посмотрим, так ли уж страшно твое копыто, старый Пегас, — сами с зубами, можем прокусить жилу.
У Самсона Попенкина не было иного выхода, как принять вызов, и он его принял, не дрогнув. Важно не дать завладеть джинном, вырвавшимся на свободу. Все-таки не Петров же Дробняк, а Самсон Попенкин породил его.