Собрание сочинений.Том 5. Дар земли
Шрифт:
Щелгунов подсел поближе, сказал осторожно:
— Подтвердилось точно, только не очень-то обольщайтесь надеждами: не исключен встречный ход Карягина. Как-никак крепко задели его амбицию.
— Мы не в шахматы играем, чтобы ждать встречного хода! Или тебе уже известно что-нибудь? — с невольной резкостью бросил Груздев.
Щелгунов хмуро усмехнулся:
— Идет мышиная возня… Нефтяной отдел Госплана собирается опротестовать назначение экспертизы.
— Каким образом опротестовать, если она уже выполнила поручение?
— Карягин сумеет, ему
— Тогда надо немедленно действовать! — Груздеву вспомнилась гипсовая статуэтка с отломанной головой в руках Карягина. — Бог знает что! Почти тридцать человек единодушно высказались.
— Он на этом и сыграет! Мнение ведомственной комиссии, допустим, из четырех человек, для него было бы весомее.
— Ну, знаешь!.. — Груздев, не скрывая раздражения, тяжело опустил на стол кулак. — А я уже собирался просить вас, чтобы вы облегчили нам внедрение новых методов и новой техники.
Щелгунов согласно кивнул: он отлично представлял себе все трудности желанной реконструкции на заводе, но пока что камцев ожидала лишь очередная трепка нервов и новые мытарства по ведомствам.
— Опять начнется сказка про белого бычка, — сказал он. — Придется повременить, пока Карягин от общих слов не перейдет к активным действиям. Тогда и мы прибегнем к контрмерам.
Груздев подскочил с неожиданной легкостью, протестующе взмахнул руками:
— Если бы речь шла о моем личном деле, я бы давно отступился. Но здесь нельзя идти на попятную и ждать нельзя: доколе будем бросать на ветер миллиарды, распылять драгоценные дары природы? Потом хватимся, да поздно будет: понастроим заводы-гиганты по производству синте-каучука и пластмасс, а сырье-то тю-тю — спалили на факелах.
— Семен Тризна жаловался сегодня. Вернулся, говорит, нынче наш секретарь горкома и взыскание мне привез по партийной линии, — неожиданно вспомнил Сошкин, на самом деле хотевший хоть немного отвлечься от разговора, который вызывал у него настоящую изжогу.
— Скрепин и сам получил взыскание. — Щелгунов рассмеялся, вспоминая проделку светлогорцев. — Неужели не знаешь, Алеша? У них в районе поп возвестил, будто святая вода в деревне объявилась. А Семен с Джабаром Самедовым взяли бочку нефти да ночью в источник опрокинули. Сканда-ал бы-ыл! Пришлось инструкторов обкома специально посылать, и выговор объявили товарищам за такую «активную» антирелигиозную пропаганду.
Груздев нехотя улыбнулся, услышав о мальчишеской затее своих уже немолодых дружков.
— Больно вы круто с ними поступили. Можно бы заявить: дескать, природное нефтепроявление.
— В том-то и дело, что подкараулили наших затейников с этой дурацкой бочкой — отличный родник загрязнили! — Щелгунов сурово свел щетинистые брови, но в глазах его играли смешливые искорки. — Расплодили мы богомолов на свою голову! Сектантов развелось — гибель! Ведь это борьба за души людские: мы людей к коммунизму зовем, а те назад тянут.
— Какие бы палки ни совали нам в колеса, мы двигаемся вперед, — сказал Сошкин. —
— А меховой комбинат в Татарской слободе? — напомнил Щелгунов. — Какие там люди! И продукция!.. Детские шубки цигейковые — залюбуешься! С капюшоном, цветными аппликациями, оторочками…
— Ты своим ребятишкам заказал? — спросил Груздев придирчиво.
— Если бы у нас один или двое — заказал бы, а то почти дюжина. Нет, просто радуешься, глядя на заводскую продукцию. Наши меховщики в Лейпцигской выставке участвовали. Большой успех имели. Но я заметил: беспокоит их появление синтетики. Вроде ревнуют. Попросил показать образцы мехов. Принесли. Гляжу: натуральные — великолепны, а из лавсана подобрали плохонькие, какие-то линялые. И в глазах у мастеров презрение к ним. Главный инженер прямо сказал: «Зачем нам эрзацы из газа и нефти?» — «Нет, говорю, товарищи, скоро синтетические изделия при своей красоте и дешевизне станут серьезными конкурентами натуральным мехам, и сырья для этого у нас довольно. Поэтому будем форсировать производство и синте-каучука и синте-волокна».
Упоминание о синтетическом волокне по-иному задело Груздева: о нем недавно расспрашивала Надя. Похудевшая, ушедшая в себя, явилась она опять на работу. Ахмадша исчез из ее жизни, но Груздеву оттого легче не стало.
Внешне как будто ничего не изменилось, хотя все знали: тонула, а почему, почти никто не догадывался.
Снова Надя ездит на завод, работает на полипропиленовой установке, часто бывает в теплицах Пучковой, но прежнюю светлую ее жизнерадостность точно смыло камской волной.
Иногда Алексей Груздев просыпается среди ночи: вдруг приснится текучая в быстрых круговоротах вода, в которой мелькает тонущая, сбитая комом одежда и в ней еще шевелится что-то живое…
Если бы можно было все забыть!
В Светлогорск Груздев возвращался ночью вместе с Семеном Тризной и Скрепиным, которых вызывали на совещание в Совнархоз. Самолет летел на большой высоте: собиралась гроза. Далеко внизу мелькали огоньки, то редкие, то сплошными созвездиями, и мгновенно пропадали под бегущими тучами. Вскоре мрак сгустился, кругом начали полыхать молнии, и стало похоже на воздушный бой.
Семен Тризна, набегавшийся по магазинам по поручению жены, крепко спал, а Груздев глядел в окно и с чувством доброй зависти вспоминал шумное веселье в доме Щелгуновых и то, как Христина, отодвинув разложенные на столе ученические тетради (принимала переэкзаменовки), с милостивой улыбкой богатой и щедрой владычицы смотрела на суету, поднятую целой оравой детей и нагрянувшими громкоголосыми, рослыми мужчинами.
«Строителей коммунизма растит, среди которых не появится злейший его противник — равнодушный бюрократ. Настоящего человека с пеленок воспитывать надо. Вот в чем сила такой семьи! Не зря получила Христина орден „Материнская слава“».