Собрание сочинений.Том 5. Дар земли
Шрифт:
В Наде все теперь восстало против Ахмадши. Но образ его дробился в ее сознании, и то хитрым и жестоким он ей представлялся, достойным только презрения, то жалким слюнтяем, неспособным постоять за себя. Лишь изредка он являлся в воображении девушки таким, каким она полюбила его: смелым, нежным, чистым, и в эти минуты отчаянная тоска охватывала ее.
Сегодня, едва увидев издали гостей из Светлогорска, она поспешно сбежала с завода; знала: отец обидится, но возможность встретиться с Ахмадшой лицом к лицу привела ее в смятение.
— Ты все еще любишь его? — напрямик
— Нет, нет! Что вы! — воскликнула Надя и в страшном волнении стала ходить по веранде. — Все, что между нами возникло, смылось, утонуло там. — И она порывисто махнула рукой в сторону устья Вилюги, где широко разлились воды Камы.
— «Нет», а встречи боишься! Такая неуверенность опасна.
— Просто не хочу унижать себя — показаться смущенной или растерянной. Когда-то я считала его самым хорошим. Все мы так думаем, когда влюблены! — Надя горестно рассмеялась. Как угли, тлеющие под пеплом, обжигали разворошенные прежние чувства — о чем она не могла сказать даже близкому другу Полине Пучковой и оттого добавила с ненавистью: — Ахмадша Низамов для меня сейчас точно мохнатый червяк, который вдруг пополз по коже.
— Ох, Надюша! Смотри, девочка! — воскликнула Полина, пораженная ее горячностью.
Надя отвернулась, кутаясь в шерстяную кофту, подошла к столу.
— Лучше взгляни на чертеж нового проекта для твоих парников.
Пучкова продолжала пытливо вглядываться в ее лицо, все розовое, возможно от гарусной кофты. Вот так кружит дикая уточка на привязи, мечется, а взлететь не может, крепко держит бечевка за смятое крыло…
Полина вздохнула, молча стала читать чертеж. Она полюбила Надю и радовалась ее живому интересу к теплицам — зеленому цеху завода. «Мать-кормилица» действовала отлично. Приезжали экскурсии из Казани, потом из-за границы. Секретари обкома наведывались.
Теперь усовершенствуется отопление: автомат, получив от датчика нужные сведения, сам будет регулировать подачу горячей воды, поддерживая заданную температуру.
— Хорошо, — похвалила Полина. — Смотрю и думаю: ведь просто! А трудность в том и состоит, чтобы добиться простоты.
Надя не ответила, продолжая ходить по веранде. Глаза ее лихорадочно блестели. Даже похвала Пучковой не дошла до ее сознания. Вот розы цветут в теплице… Розы и любовь — они всегда вместе.
«А у меня ничего не будет. Работать для других?.. Что ж, это тоже радость, но радость неполная».
У открытого окна Надя замедлила, привлеченная буйными красками вечера, вспомнила туристские походы, вольный ветер горных высот. Нельзя распускаться! Глядя в даль, раскаленную пламенем заката, она повторила вслух то, что часто звучало в ее душе:
И над вершинами Кавказа Изгнанник рая пролетал. Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиял.— Какие могучие стихи! До чего верно: «Как грань алмаза, снегами
Полина молчала, проникнутая сочувствием к девичьему горю, до боли близкому ей. А под окном на скамье сидел Ахмадша, сраженный презрением, которое прозвучало в голосе любимой девушки. Пахло яблоками, свежим сеном, речной сыростью. Милые запахи осени говорили о полноте жизни, а душу Ахмадши разрывало отчаяние. Наконец он встал, провел ладонью по высокой тесовой завалинке — домик стоял на сваях — и торопливо, не таясь, пошел прочь.
Ни Полина, ни Надя не обратили внимания на звук его шагов: мало ли народу ходит по берегу!
«Мохнатый червяк!» — эти слова огнем жгли Ахмадшу, когда он спешил, почти бежал к автобусной остановке.
Что за концерт! До банкета ли? Все смешалось в голове парня. Домой! Куда же домой? В Светлогорск, к родителям? Но вся горечь пережитого обернулась неодолимой враждебностью к ним. Куда деваться? В лесные дебри на Исмагилове, где среди гор и лощин высятся змейки буровых вышек. К своим товарищам-буровикам.
Теперь, когда решили вопрос проходки обвалистых пород при бурении на воде, дело у отца пошло. Доволен Ярулла Низамов, радуются начальники в нефтеуправлении, а у Ахмадши, как и у Нади, удачно сделавшей новый проект, душевного подъема нет. Да и может ли быть душевный подъем у «мохнатого червяка»?
«Зачем вы растоптали нашу любовь? — мысленно кричал Ахмадша отцу. — В кого вы меня превратили?»
Строил планы! Чувствовал себя гордым и сильным. А кто он теперь?! Кому, если не Наде, знать, что он представляет собой? Ведь он сам избрал ее своим верховным судьей! Вот его разрубили пополам, он корчится от боли, а все ползет куда-то…
Нет, только не домой! Лучше на буровую в Исмагилове. В будке пахнет землей и дымом. Бачок с противно тепловатой водой. Засаленные нары, промазученные спецовки. Но сколько трудовой страсти у людей!
Мелькают за окнами автобуса огни поселков, всегда милая, но сейчас не трогающая душу панорама промыслов развертывается по обе стороны дороги.
Курица с красным гребнем и круглыми, словно башмачные пуговки, глазами появилась вдруг перед Ахмадшой. Она всполошенно кричала, Ахмадша отшатнулся от нее; что-то должно же было случиться, чтобы вывести его из тяжелого раздумья! Ребенок лет трех, прикорнувший на плече матери, широко открыл изумленные глазки, и детский радостный смех слился с сердитыми воплями курицы.
Сосед, «хвативший» перед посадкой, спал сном праведника, он-то и продавил во сне тяжелой рукой доверенную ему коробку с куриным гнездом.
Молодой нефтяник потормошил его, помог водворить птицу обратно и неожиданно встретился со взглядом отца: Ярулла сидел у самого входа, ласково смотрел на сына.
Отец? Нет, Ярулла Низамов не был сейчас отцом для Ахмадши. Прямо в сердце ударили слова Ленки: «Бросилась Надежда Дронова в Каму». Девушка, ради которой он не пожалел бы собственной жизни, топилась в реке: при всей своей любви довел ее до такой крайности!