Собрание сочинений.Том 5. Дар земли
Шрифт:
— Дело не в идейных разногласиях. — Это Дина Ивановна. — Многое ведь еще неясно в вопросах воспитания, например, семейных отношений…
— Семейные отношения надо строить так, чтобы человеку дома хорошо жилось и легко дышалось, — тихо сказал Груздев, будто убеждал в чем-то самого себя, прошелся по комнате, жадно хватил пересохшим ртом холодный воздух, лившийся в распахнутую форточку; мысль о том, что Надя встретилась с Ахмадшой, что они вместе сейчас, неотступно терзала его. — Мне кажется, мы хуже стали работать, — бросил
Анна Воинова посмотрела почти кокетливо, по-прежнему непроизвольно испытывая крепость «груздевской обороны», заговорила певуче:
— А работы в области атомной энергии? А ракетная техника? А спутники?
— Тут другая статья. На этом сосредоточены вдохновение и труд гениальных советских людей. Особое внимание правительства. Средства. Все лучшее из металлургии, химии, математики, но кое-где мы идем по привычным колеям, относимся к делу с прохладцей. А постоянные просчеты в планировании становятся губительным бременем для промышленности.
— Святое недовольство собой?! Что же, по-твоему, нужно сделать, чтобы не было расхлябанности? — спросил Дронов, еще сильнее встревоженный настроением Алексея.
— Общественное внимание и общественный контроль — вот что нужно! — почти гневно воскликнул Груздев. — И побольше заботы об изобретателях. Кто-кто, а изобретатели должны иметь возможности широкого общения между собой и непосредственный доступ к членам правительства, а не через голову работниковых и карягиных.
— Ты-то теперь имеешь!
— Наши дела сами о себе кричат! А я говорю об изобретательстве вообще.
Уже давно наступила ночь, а Нади все нет, и Груздеву кажется странным то, что отец с матерью не слишком волнуются. Может быть, она уже сообщила им о своем решении уйти от него и они пришли сюда не только узнать о важных новостях, но и в порядке «родственного шефства», из боязни, не выкинет ли старый друг Алеша Груздев какую-нибудь глупость.
— Когда я смотрю на сына и невестку, я не узнаю в них своей молодости, — пожаловалась откровенная по натуре Анна Воинова.
— А почему они должны повторять нашу молодость? — рассеянно спросила Дина Ивановна, все сильнее ощущая что-то неладное в семье дочери.
— Наша молодость должна превзойти нас во всем, — уверенно сказала Голохватова, думая не столько о молодежи вообще, сколько о своих «славных ребятах».
— Вот этого я и не вижу! — возразила Анна ее пророчеству. — У современной молодежи нет того бескорыстного горения, той романтики, которая была свойственна нам — ровесникам Октября. Наши дети гораздо прозаичнее, а есть и такие, которым наплевать на революционные заветы отцов.
— Нельзя бросаться словами, — строго одернул ее Груздев. — Если уж говорить объективно, то молодое поколение у нас замечательное.
— Однако эта пыль иногда застилает очи! — воскликнула Воинова.
— Там, где трудовая жизнь бьет ключом, не застилает. — Груздев бросил взгляд на свои руки, праздно лежавшие на светлой скатерти, — стрелки часов, блестевших на широком запястье, продолжали страшный бег…
Он представил себе, как Надя и Ахмадша ходят по заводским цехам: ведь она, не скрываясь, назначила ему свидание у центральной операторной. Завтра все будут знать об этом. Почему еще и такая жестокость? А может быть, они уехали в Светлогорск?..
Двигаются крошечные стрелки, и стучит под ними пульс Алексея Груздева: гулко бьет в груди сердце, каждая жилка дрожит, а никто того не слышит.
Дина Ивановна, положив ногу на ногу и склонив набок голову, вникает в спор Бориса Баркова с Федченко, который опять разошелся не на шутку. Федченко убежден: победы добились потому, что он отлично сумел «информировать» приезжавшего в Камск заместителя председателя Совета Министров, и никто его не разубеждает: пусть погордится. А сейчас он схватился с Барковым, обсуждая практическое решение вполне реальных теперь замыслов.
Дина слушает их спор с невольным увлечением, даже с удовольствием, а Груздев опять отвлекся.
«Как совладать, сладить с новой бедой? Единственное средство — все внимание сосредоточить на работе. Будущее и вчерашнее еще сталкиваются в сегодняшнем дне, но жизнь недаром проходит в борьбе — побеждаем! Радоваться надо! Но как радоваться, если личное счастье опять полетело под откос?»
— Что с тобой творится, Алеша? — спросил Дронов, с невольной боязнью ожидая ответа.
— Пойдем. Надо поговорить.
Они прошли в кабинет Груздева, очень просто обставленный. Повсюду книги, журналы, исписанные блокноты. На подоконнике — блеск склянок и пробирок с пробами нефти, парафина, масел. На столе — почетное место изделиям из полипропилена.
— Ты и дома не отдыхаешь! — заметил Дронов, взглянув на разложенные по столу листы бумаги, испещренные мелкими чертежами, надписями и цифрами.
— До сих пор отдыхал. — Голос Груздева выдавал теперь все его тяжкое душевное состояние. — Эх, Дмитрий, видно, в недобрый час привелось мне встретиться с твоей Надюшей! Уходит она от меня.
— Ты шутишь… — И Дронов осекся, вспомнив летние вечера на Каме и недавнюю встречу Ахмадши с его дочерью. Но ведь то прошло, казалось, безвозвратно. — Не может Надя так легкомысленно…
Груздев протестующе взмахнул рукой.
— Не она, а я поступил легкомысленно… Она тогда в растерянности… подавленная была… Словом, Дмитрий Степанович, прискорбно, но делать нечего. Сам я впутался в историю, мне самому и развязывать этот узел.
— О чем вы здесь? — спросила Дина Ивановна, заглядывая в комнату.