Собрание сочинений.Том 5. Дар земли
Шрифт:
Глядя на Работникова, который сразу оплыл и огрузнел, и на присмиревшего Карягина, Груздев даже не испытал радости победы. «Сколько вы наломали дров, сидя на своих высоких постах!» — с горечью подумал он.
Когда было принято решение объединить нефтехимию и переработку нефти по всему Советскому Союзу, а Камскому заводу дать перспективный план по выработке полипропилена до пятидесяти тысяч тонн в год, к Груздеву подошел Молочков, начальник управления Совнархоза, и, тоже поздравив его
— Я давно уже смотрю на Работникова и Карягина как на тупых бюрократов! — Он оглянулся все-таки и стушевался: без прежней самоуверенности, но еще сановито подходил Работников.
— Мы кое-что продумывали со вчерашнего дня… Пытались прикинуть, — неожиданно самым дружественным тоном сказал Работников. — Немедленно будем форсировать реконструкцию и строительство на вашем заводе на десять тысяч тонн полипропилена, а поскольку обеспечиваются средства, то в ближайшие полтора года сделаем и комбинированную установку.
— Да уж теперь-то, конечно, сделаем! — с подчеркнутой иронией сказал Щелгунов, не обезоруженный даже такими категорическими заверениями.
Подошли главный специалист Комитета по химии и работники Госэкономсовета, и Груздев надивиться не мог, какие они стали милые, предупредительные: и производство катализаторов обещали наладить, и цех реформинга сделать образцовым, и вообще ускорить все строительство.
— Не случайно нефтепереработчиков и химиков объединили в одном комитете, — одобрительно сказал кто-то за спиной Груздева.
Алексей оглянулся. Рядом стоял Карягин и, видимо, тоже собирался посулить что-нибудь директору камского завода.
«Брысь ты, чертяка!» — подумал Груздев, бросив на него уничтожающий взгляд, и, подхватив под руку Белякова, пошел с ним к выходу.
Дед Матвей, взобравшись на стол, застланный газетой, топтался перед окном в жилетке и брюках, вобранных в добротно связанные шерстяные носки. Худое лицо его разгорелось старчески неровным румянцем, на лбу блестели бисеринки пота. В жилистых, напряженно вытянутых руках он держал высоко подтянутую тюлевую штору. Прозрачные сборки струились вниз, скользили, спадая со стола: не так-то просто оказалось справиться с хитрой задачей!
— Ты что это надумал, папаня? — спросил Груздев, который сразу после возвращения из Москвы заехал домой, томимый ужасным беспокойством.
— Уютность хочу навести в квартире, — бодро отозвался отец, но досады в голосе и изнеможения усталости от плохо клеившегося занятия по хозяйству скрыть не смог. — Был в магазине нашенский, советский тюль, красивенький такой, белый, да бабенки мигом порасхватали. Куда там, прямо затолкали в очереди! Вот этот взял… импортный, дорогой, но какой же вредный. Так штора три метра и так три. Куда такую длину, такую ширь наполосовали! Битый час маюсь, не могу нацепить, как положено.
Алексей молчал, сверля старого нефтяника недвижным,
— Ну что ты на меня уставился, Алеша! — жалобно сказал дед Матвей, смахнув пот с лица краем нарядной занавески. — Я ведь и абажур купил! — признался он, опустив уставшие руки. — Тоскливо сидеть в пустой комнате, особливо когда сумерки наступают. Тут еще лампочка висит, будто в бане, на голом шнурке. Зайдешь, а она глядит на тебя, как глаз злой тещи! Сейчас модно люстры, разные там фонарики из пластмассы, да тоже все нарасхват. Купил пока шелковый.
Алексей уже заметил неожиданно быстро возникшую привязанность отца к Наде. Может быть, сказалось то, что, имея трех сынов, так и не дождался Матвей Груздев в своей семье желанной дочки, а может быть, просто дорожа счастьем Алексея, ревниво и горячо полюбил не по годам серьезную невестку. Как бы то ни было, но Груздев хорошо понял наивные ухищрения отца, по-стариковски беззащитного душой и оттого особенно чуткого и к самой малой ласке, и к обиде, которую иногда мимоходом может нанести близкий человек.
— Значит, выполняем решение семейного совета навести уют?
— Давно уже пора, Алеша… А как у тебя в Москве? Ладно получилось?
— В Москве-то хорошо! Просто замечательно там все вышло, папаня, победила наша партийная точка зрения.
Груздев снял пальто и сам ловкими руками умельца повесил тюль на багеты.
— Теперь абажур, — потребовал отец, взбодренный так кстати подоспевшей помощью.
Алексей охотно занялся необычной работой: удлинил шнур лампы, повесил оранжево-желтый, как апельсин, абажур, но, хотя в комнате повеселело, настроение у него не улучшилось; очень напряжен он был в ожидании семейной беды, — не развлекла и удачная поездка.
Дед Матвей заметил все, походил вокруг стола, разглаживая скатерть, залитую ярким светом зажженной для пробы лампы, нерешительно заглянул в скучное лицо сына.
— Опять торчал у подъезда этот татарчук распрекрасный… Надя к нему не выходила, а я в окошко поглядывал и сам с ним по телефону разговаривал. Чего он тут ходит, чего ему надобно?! Я бы на твоем месте, Алеша, поставил вопрос ребром.
— Ставил бы сам, вместо того чтобы возиться с занавесками, — непривычно грубо оборвал Груздев. Известие о посещениях Ахмадши не поразило его: он это предчувствовал, но как тут ставить вопрос, да еще ребром!
— Ведь я для тебя… О вас болею. Охота помочь, насколько возможно. — Морщинистая кожа на щеках деда Матвея стала бурой. — Ну, правда… Что она, Надя-то? Нету еще у нее женской сноровки по хозяйству. Опять же работа на заводе серьезная. К дому-то исподволь приучать следует.
— Ну, приучай. — Алексей криво усмехнулся, хотя был благодарен отцу: старик добровольно взял на себя роль домашней хозяйки, и Надя тоже начала иногда заглядывать домой в обеденный перерыв.