Собрание сочиннений Яна Ларри. Том первый
Шрифт:
— Как он шумит, однако, — покачал головою Павел, прислушиваясь к ровному гулу Магнитогорска.
Опираясь на балюстраду, он восторженно смотрел на кипящий огнями Магнитогорск, гудящий полифоническими прибоями. Звон пневматических таксометров, глухая вибрация авто, пенье сигнальных сирен, щелканье телевоксов, музыкальное шипение городских пылесосов и чудовищных вентиляторов приглушенным тремоло катались над улицами и площадями. Нарастая гаммами легато, стаккато, портаменто, в терциях, в октавах и в секстах, качалась над городом многопудовая оратория. Она расплескивалась
— Ты видишь? — волнуясь, спросил Павел, простирая руку над городом. — Видишь этот полный живого биения город? Чувствуешь энергичную пульсацию жизни? Как кричит жизнь?! Разве мы не дети своего времени? Зачем нам города отдыха, когда живой и радостный рев наполняет мои вены кипучей кровью и мускулы начинают дрожать от бешеной энергии?.. Бойко!? Ну, что же, он мертвый человек? Лечиться надо вот этим… Да, да! Больные должны включать свои расслабленные интеллекты в животворную пульсацию, а не в тихое течение Города Отдыха.
Я убежден, что города отдыха и больницы располагают к тому, чтобы болеть. Разве я не прав?
— У тебя истерика, — сказала Майя. — Если тебя опустить в этот котел, — она кивнула вниз головой, — ты сваришься через пять минут. Бойко велик. Нет равного ему в медицине. Бойко для нас, молодых врачей, это желанная гавань, куда мы хотели бы прибыть как можно скорее. Быть таким, как Бойко, — это мечта каждого из нас… Не беспокойся, если бы тебя можно было выпустить из больницы, Бойко это сделал бы… Твои мысли горячи, ты не можешь быть благоразумным… Ты должен понять, какую огромную пользу принесет тебе отдых. Иначе нельзя лечиться. Это не старая медицина, когда больному давали порошки и он их принимал пополам с водой и скептицизмом.
Павел не стал спорить. Это было бесполезно. Он знал, что ему придется подчиниться требованию Бойко. Обращаясь к девушке, Павел сказал шутливо:
— Ты меня убедила! Сдаюсь!
— Ну, вот видишь, — засмеялась Майя, — значит, у тебя мозги способны воспринимать разумные истины с полуслова!
— Но я уже сдался, — сказал Павел, — а лежачего бить не полагается… Ведь, кажется, так говорили в Древности?!
Смеясь и перекидываясь шутливыми словами, они стояли у балюстрады.
Над бурей огня и света пронеслись зеленые и красные световые сигналы. Прожекторы погасли. С неба упала вниз световая сеть. Густой мрак налил темнотою небосклон, и только отсветы притихшего и потускневшего внезапно города тускло светились над пролетами проспектов.
— Световая симфония, — сказала Майя. — Ты увлекаешься этим?
— Как и все! — ответил Павел. — А разве ты исключение?
— Нет, конечно! — пожала плечами Майя. Городской шум почти затих. Тишина повисла над городом. Небо вспыхнуло зеленым огненным аншлагом, который взлетел над горизонтом гигантскими буквами:
ЮНОСТЬ.
СИМФОНИЯ МУЗЫКАЛЬНОГО КОМПОЗИТОРА
СКЛАДСКОГО
И СВЕТОВОГО КОМПОЗИТОРА ШУБИНА
Над городом загорался бледно-розовый пожар. Он
Шумя, точно древняя степь под ветром, сплетаясь в стройное целое, в город ворвалось вступление симфонии.
На мгновение город потонул во мгле. Затем вверх поднялись гигантские розовые столбы и, качнувшись, взмахнули мощными сверкающими крыльями.
В воздухе грянул радостный марш.
Звон хрустальных водопадов, юношеские песни на взморье в тот час, когда горячее солнце падает в голубые туманы, веселый смех девушек и топот крепких юношеских ног в веселом танце — все это бурным потоком опрокинулось сверху на землю, и от жара песен, от раскатистого смеха вспыхнула и неистово заполыхала старая земля.
Павел смотрел на пылающий горизонт, который, как бледно-оранжевый полог, висел, закрывая путь в иные миры, и, смеясь, начал подпевать, стараясь поймать мелодию.
— Как хорошо! — прошептала Майя.
Улыбаясь, Павел взглянул в широко открытые глаза Майи. Она подалась вперед, и золотая заря, плещущая над городом, играла в ее глазах, как солнце играет в плёсах в рассветный утренний час.
В золотом пурпуре световой симфонии загорелись новые дрожащие голубые полосы, и тотчас же загремели победно литавры, и рокот барабанов пронесся бурей.
Тогда, — как показалось Павлу, — с края земли поднялась прекрасная Юность.
Размахивая ослепительным плащом и высоко подняв голову вверх, она летела навстречу, и радостная песня гремела в воздухе, наполняя сердца отвагой.
— Я чувствую, как у меня растут крылья! — прошептала Майя.
— А у меня растет негодование! — сказал чей-то голос сзади.
Павел и Майя оглянулись.
Освещенный розовой зарей, перед ним стоял неподвижный профессор Бойко. Одетый в темный плащ, он был похож на черную летучую мышь. Тускло блестели в темноте металлические пряжки, скалывающие плащ под горлом.
— Который час? — спросил Бойко.
Павел и Майя одновременно вынули мембраны. Приложив мембрану к уху, Павел услышал монотонный голос авторадиостанции:
— Семь минут двенадцатого, семь минут двенадцатого, семь минут двенадцатого!
В мембране щелкнул переключатель, и нудный деревянный голос монотонно забормотал:
— Восемь минут двенадцатого, восемь минут двенадцатого, восемь…
Павел положил мембрану в карман.
— Ты хочешь сказать, что мне пора спать? — спросил Павел.
— А ты, кажется, намерен провести ночь без сна? Майя, отведи Павла… Спокойной ночи!
— Я хотел поговорить с тобой, Бойко!
— Завтра, завтра, дорогой! Во-первых, поздно, во-вторых, осенние вечера прохладны, и, в-третьих, световые симфонии для твоих расслабленных нервов не годятся… Спокойной ночи!
Бойко ушел. Павел взглянул с сожалением на бешеную симфонию цвета и света, опоясавшую город пламенным кольцом, но, повинуясь требованию Бойко, направился к лифту.