Собрание стихотворений 1934-1953
Шрифт:
Узоры башенок? Моя ль, твоя ль вина?
А ты не брат ли мой, – карабкаясь на башню,
Мечтаешь летний день увидеть из окна?
А я? Я – и отец, и мальчик, восходящий
Ступенями, и я – сын матери моей,
Ребенок резвый и внимательно глядящий
На сумрачный залив. Я – летней плоти суть.
Я не сестра ль себе, и кто он, мой спаситель?
Я – все вы враз у предсказуемых морей,
Где птица с ракушкой
Болтают что-то над песком строки моей!
Ты – это все они! – мать нас кормя сказала.
Ты – это все они! Не строй же из песка!
(И Авраам встает, меня обрекши в жертву),
Кто строил, кто ломал – то всё – твоя рука!»
Я существую. Да! – так повторяла башня,
Разваливаясь от удара вне времен,
И разрушителю моих безумий страшно,
Когда в кольце руин он мрачно вознесен,
Как людотворцы на сухом морском мираже...
Не ты ли мне отец над зыбкостью песка?
Ты царь сестер своих, – внушал мне мол замшелый
И те, кто скучно жил по правилам игры.
Так задом наперед не раскрутить ли землю?
На горе ветровым строителям утех?!
Во прах легли и дом любви, и башня смерти,
Не ведая о том, кто на себя взял грех.
28. НЕ МНОГО ВЫУДИШЬ ИЗ ВЗДОХОВ
Не много выудишь из вздохов,
А уж из горя – вовсе ничего…
И эти строки
Я высек не из вздоха, не из горя –
Из огнива агонии…
Дух, разрастаясь, забывает всё,
Всё кроме крика….
Ну, пробуют на вкус и одобряют:
(Не всё ж разочаровывать должно бы,
Ведь хоть какая-то определённость есть!)
Вот – правда постоянных поражений:
Невнятность не относится к любви.
Ну что ж! Раз так, то так….
Но побежденный и слабейший знают,
Что поле битвы больше чьей-то смерти.
Так не противься боли, ну а рану –
Перебинтуй: боль будет очень долгой.
И даже если ты без сожаленья
Ушел от женщины, она ведь ждет,
Ждет все равно, как своего солдата:
Из пятен слов разбрызганных сочится
Такая едкая и злая кровь…
Да, если б сожаления хватало
На то, чтоб боль не чувствовалась после
Всего, что делало тебя счастливым,
Всего, что насылало светлый сон
О том, как ты и вправду был счастливым,
Пока обманы строк
Да, если б сожаления хватало –
Тогда пустые, в сущности, слова
Взвалили на себя бы все страданье
И вылечили…
Если вправду было б
довольно мышц, костей,
Да перекрученных мозгов и крови,
Да гладких ляжек – ведь тогда бы ты
Разнюхал и в собачьей миске смысл,
И, как щенок от чумки, излечился.
А я вместо всего,
что только может человек отдать,
Я предлагаю крошки этих строк:
Вот корм и конура, и поводок…
29. КРЕПЧЕ ДЕРЖИТЕСЬ ЗА СТАРИННЫЕ МИНУТЫ
Крепче держитесь за старинные минуты в месяце кукушки!
Под кронами высоких деревьев на Гламорганском холме,
Когда зеленые ростки рвутся вверх в скачущем ритме времени.
Оно – хозяин, оно – очумелый всадник – вперед и вперед –
Вольтижирует среди высоких деревьев; и пес у его стремени.
Время эту жизнь земляков моих от нависшего тяжкого юга ведет.
Деревня, твоя отрада – лето! А декабрь на пруду
У водокачки, подъёмного крана, потрепанных деревьев
Лежит, давно уже не помня коньков, скользящих по льду.
Держитесь крепче, дети Уэллса, в мире сказок и таинственных трав:
Зеленый лес умрет, когда олени станут падать на тропках...
А пока что – пора скачек с препятствиями, в сторону летних забав.
А пока – английский рожок из воздуха вылепляет звуки,
Призывающие снежных всадников, и холм в четыре струны
Надо всей требухой моря оживляет камни пеаном.
Ружья, плетни, барьеры… Вздохом вздымаются валуны,
Лопаясь как пружины в тисках. Костоломный апрель,
Сбрось наземь безумного охотника, скачущего по осенней листве,
Закинь подальше надежды, которые так нам казались прочны!
Падают четыре подбитых времени года на землю, и цвет их – ал!
Топают по лицам моих земляков, кровавыми хвостами метут,
Время, очумелый всадник, над седлом долины привстал,
Держитесь крепче, дети Уэллса: ястребы налетают незаметно,
Золотой Гламорган выпрямляется навстречу падающим птицам…
Отрада для вас – нежданное лето, когда сердитая весна уже тут как тут!