Собрание Стихотворений

Смоленский Владимир Алексеевич

* * *

Голубые горы в тумане, Розоватая мгла зари… Душа никогда не устанет Смотреть — и ещё смотри — На это дикое чудо, На эту земную плоть, Которую светом оттуда Благословляет Господь.

* * *

По этим предгорьям ходила когда-то Жанна И слышала голоса… Всё в мире чудесно, таинственно, дико и странно, Вот как этой зари сейчас несказанна Кровавая полоса.

* * *

Георгию Иванову

Умер друг — не плачь, душа, не надо… Умер друг — но почему ж я плачу? Ничего

не знаю я, не значу В тайнах смерти, жизни, рая, ада… Почему твоей руки из воска Мёртвой, вечной, страшной не коснуться? Ты мечтал — Империя, берёзка… Но мечтам к могиле не вернуться. Помнишь, говорил мне: «Здравствуй, Коша», Пил со мной из одного стакана, Тяжела была земная ноша, Горек хлеб, неисцелима рана… Господи, не надо смрадной гнили, Тяжести, безумия, сомненья: Знаю — нет тебя в твоей могиле, Верю в славу, вечность, воскресенье. Помолчи, всё это очень просто — Жизнь и смерть — струна, что рвётся в лире, Крест на дальнем, как мечта, погосте И звезда, горящая в эфире.

* * *

Г. И.

Тихо, тихо тает высь… Помолчи и помолись. У кладбищенских ворот Молча воскресенья ждёт Друг, его похорони, Голову пред ним склони, Помолись о том, чтоб он, В вечности преображён, Вспоминая и любя, Помолился за тебя.

* * *

Я вижу — Муза стоит надо мной в слезах: «Ты знаешь, что всё на земле нищета и прах, Ты знаешь, что всё навсегда на земле умрёт, Что в дикой улыбке безмолвный застынет рот, Что не знаешь ты ничего о душе своей, О загробном безмолвье, о страшной стране теней. Ты всё это знаешь — всю эту правду иль ложь, Но всё же порою ты песни сквозь слёзы поёшь. Пусть жизнь безнадежна твоя и страшна и пуста, Но ты иногда целуешь меня в уста».

* * *

Подымись — если сможешь, — взлети, Все преграды разбей на пути, Разбивай их рукой иль крылом, До вершины прорвись напролом — Над вершиною небо опять, — Но уже не воротишься вспять. Опустись — если сможешь, — пади, Станет пусто и тихо в груди, Будет боль на мгновенье одно, Будет чёрное гладкое дно, Об него ты преткнёшься пятой — Но потом будет вечный покой.

* * *

Борису Пастернаку

Товарищу, горящему в ночи Печальным и единственным сияньем… Железный занавес твои лучи Смогли пробить. Какая мощь страданья! Какая безысходная тщета В твоём тобой любимом Подмосковье! Но с дачи подмосковной, как с креста, Стекает боль мечтою и любовью. Товарищу… О, как бы я хотел Сказать — мой друг. Но это так опасно! Моя любовь тебе плохой удел, Я не хочу, чтоб ты страдал напрасно. Достаточно твоих страданий, друг. Они равны твоей всемирной славе, Ты посмотри, какая ложь вокруг, Какое зло твоей Россией правит. Господь с тобой. Страдай, мечтай, владей Почти нечеловеческою силой Писать о жизни, о сестре твоей, Над братскою бескрестною могилой.

* * *

Над рукописью небывалой Поэт склоняется челом, А сердце расцветает алым Колючим огненным кустом. Он

то шипами, то цветеньем Касается груди его, Рождая боль и восхищенье, Отчаянье и торжество. Изнемогая в сладкой муке, В груди превозмогая стон, На сжатые бессильно руки Склоняется всё ниже он. Небесный цвет не воплотится — Но отражение легло На затемнённую страницу, На просветлённое чело…

* * *

Никогда со мною ты не будешь, Даже в смертный час, в последнем вздохе. Как живого, мёртвого забудешь; Имя славой, а могила мохом Прорастут, а ты всё будешь где-то В пустоте, безмолвии, незнанье… Счастьем не смогла ты стать поэта, Всё ж смогла ты стать его страданьем. Ты молчишь. Безмолвной пустотою На моё ты отвечаешь слово. Любишь ты любовию простою Смертного, счастливого, немого. Я не смертен, я несчастен, голос Мой летит к тебе, но даже эха Нет в ответ — и счастье раскололось — В скалах ни рыдания, ни смеха. Тишина. Но смутное виденье Всё ведёт меня по струнам звука. И звучат, уже в преображенье, Смерть как жизнь и счастие как мука. Это всё любовь. В какие бездны, На какие страшные высоты Силой этой рифмы бесполезной Долетят тяжёлые полёты.

* * *

Страхом, грязью и кровью — Боже мой, почему — Что мне делать с любовью, Как прорваться сквозь тьму? Что мне делать с душою, Что замучили вы Ненавистью — и какою! — Так пленённые львы, Так Иванов на юге, Так на севере Блок, Так и мне на досуге Этот страшный стишок. Не прощаю — простите — Не прошу никогда… Улетайте, летите Эти строки туда, Где и христопродавец (Грязь и кровь на снегу), Где последний мерзавец… — О, прости, не могу… В центре страшного круга, Крест сжимая в руке… В губы — мёртвого друга, А врага — по щеке.

* * *

Для греха, страдания и смерти Я родился на земле унылой, И торчат года мои, как жерди, Между колыбелью и могилой. Оглянулся — сколько их в пустыне Мутной моего воспоминанья: Зло, тоска, беспомощность, гордыня, Страшные надежды и мечтанья. Впереди ещё страшней, быть может. Видишь, крест чернеет на погосте — Это твой. И червь в могиле гложет Добела обглоданные кости. Червь небытия и сладострастья… Или мне всё это только снится? Боже мой, я должен был родиться Для бессмертья, святости и счастья. В обещанье Божьем нет обмана — Почему же, что ж это такое?.. Сердце у меня сплошная рана, А над раной небо голубое.

* * *

Играй, играй, цыган проклятый, Пой, неизбывная тоска, Стакан вина, в руке зажатый, Сияет и дрожит слегка. Гитары томные напевы И голос Маши неземной… Друг или враг, садись со мной И пей, и слушай голос девы. И знай, что на путях земных Бывают странные свиданья, И прозревай миров иных Вот в этом кабаке сиянье.

* * *