Собрание Стихотворений

Смоленский Владимир Алексеевич

* * *

С каждым годом бьётся сердце глуше, С каждым часом бьётся сердце тише, Как ни всматривайся, как ни слушай, Не увидишь ты и не услышишь Приближенья Смерти. И напрасны Будут жалкие твои надежды Сквозь ещё не сомкнутые вежды, На одно мгновение, не ясно, Хоть на долю малую мгновенья, Тёмное лицо её увидеть. Так её любить и ненавидеть, Так желать её прикосновенья, Так бояться и не мочь при встрече, Преодолевая страх и муку, Видеть убивающую руку. Будет путь души высок и вечен, Но нигде, влача своё бессмертье, В неподвижном, незакатном свете Не увидишь, никогда не встретишь, Не узнаешь ничего о Смерти. 1930

* * *

У

нас оледенела кровь От ожиданья и печали, Свою умершую любовь Мы в страхе к сердцу прижимали. Мы думали, что оживёт, Мы верили, что будет вечной… Но время продолжало лёт, Бессмысленный и бесконечный. И проходил за сроком срок, И слепли тёмные надежды, И падали у наших ног Её истлевшие одежды. И открывалось нам лицо, И тленьем тронутое тело, И обручальное кольцо На пальце высохшем темнело. Но мы, превозмогая страх, Её, холодную, качая, За тело принимаем прах И верим, что она живая. 1930

* * *

Нине Берберовой

Себя спасти не можешь – даже ты – От одиночества и темноты. Твои глаза – хоть нет светлее глаз – Темнеют каждый день и каждый час, И всё слабее слабая рука, И всё сильнее по ночам тоска. У наглухо закрытого окна Стоишь ты, неподвижна и бледна, Ты смотришь вдаль. И по твоим губам Скользит улыбка. Что ты видишь там, За этой тишиной и темнотой? Какою невозможною мечтой Ты сердце ослабевшее пьянишь? Какое ожидание таишь? Какою радостью душа живет? Так умирающий бессмертья ждет, Так иногда слепому снится сон, Что он прозрел, что солнце видит он, И у него тогда – о, ложь и страх! – Такая же улыбка на губах. 1930

* * *

Окончено стихотворенье, Душа пуста, душа легка, Дрожит, от головокруженья, Держащая перо рука. Мир призрачный и еле зримый, Качаясь, в темноту плывёт. Тяжёлой, непоколебимой, Земля из темноты встаёт. И только на листе бумаги Неясный и неверный след, И капельки чернильной влаги Небесный отражают свет. А сердце часто и устало Стучит, как будто в звёздной мгле И тело за душой бежало По небесам, как по земле. 1930

* * *

Все сжечь – стихи, любовь, надежды, Все позабыть, все потерять, На рубище сменить одежды, Последним из последних стать, И беспощадно и сурово Отвергнуть счастие своё, Без Бога, без любви, без слова Влачить земное бытиё. И, может быть, тогда, в холодном, Томительном и жалком сне, Над прокажённым и голодным, В непостижимой вышине, Перед ослепшими глазами Вдруг загорятся тьмы светил, И за сутулыми плечами Почувствуется тяжесть крыл. И в воздаянье за потери, Которым не было числа, Обресть, как ангелы и звери, Познание добра и зла. 1930

* * *

Нам снятся сны, но мы не верим им, Не понимаем знаменье Господне, Вчерашний сон развеется, как дым, Его не в силах вспомнить мы сегодня. Вот так и жизнь земную – в смертный час Мы, коченея на холодном ложе, Смежая веки изумленных глаз, – Ни вспомнить, ни понять не сможем. 1930

* * *

Т.М.

Не кляни ни людей, ни Бога, Не плачь о счастье земном, Каждый вечер тайно и строго О себе молись и о нём. Все отнимет смерть и погубит, Но

любви не сможет отнять. Так – умершего сына любит, Больше живого, мать. Пройдут за годами годы, Неслышны, подобно сну, Он встретит тебя у входа, Он помнит тебя одну. 1929

* * *

Я не хочу поднять тяжёлых век, Там те же звёзды, в том же мраке стынут. Как одинок бывает человек, Когда он Богом на земле покинут. Какие тёмные бывают дни, Какие мёртвые бывают ночи… Закрой лицо руками и усни, Во сне мгновенья кажутся короче. Ты, может быть, увидишь райский сон, Ты даже Ангела увидеть сможешь; Крылами рук твоих коснется он, И Божьим Ангелом ты станешь тоже, И, может быть, тогда забудешь ты Хотя б на час, хотя бы на мгновенье Свои земные, тёмные черты, Своё земное, смертное томленье. 1930

Гибель

Мне снился сон – дрожала твердь От грохота и молний белых, И в ужасе металась Смерть В ещё неведомых пределах. И в чёрной крови и в огне Скакал, от ран изнемогая, Святой Георгий на коне, По тучам тяжко громыхая. Архангел, крылья волоча, Рубился, уступая силе, И Божьи Агнелы, крича, Как ласточки в грозу, носились. И столб подземного огня Вздымался, небо пожирая, И поднял тёмный вихрь меня, И бросил у преддверья рая. И на предельной высоте, У опустевшего престола, В сиянии и красоте Мерцающего ореола, Увидел я его, и мгла Вставала за его плечами, И по щеке его текла Слеза, и дикими очами Смотрел он с высоты высот На рай, потерянный навеки, И медленно смыкались веки, И горько улыбался рот. 1930

Два восьмистишия

I

Моя высокая, моя звезда, Едва заметная, горит в ночи, – Дробясь, как синие осколки льда, На землю падают её лучи. И от мерцающих лучей её На сердце призрачный ложится свет. Во тьме и в вечности и ты и я, И жизни не было, и смерти нет.

II

Ни смерти, ни жизни, ни правды, ни лжи, ни людей. Лишь сны в поднебесье, как стаи летят лебедей. Летят в бесконечность, эфиром небесным пыля, Из пыли небесной, кружась, возникает земля. И быстрые тени от крыльев ложатся во мгле, И тенью от тени живет человек на земле. Лишь тенью от тени, эфирною пылью дыша, Рождается, бьётся и гибнет во мраке душа. 1930

Сердце

Всё будет так, как я всегда хотел – В ногах покров парчовый будет бел, И будет лента венчика бела Вкруг ледяного, тёмного чела. Земной, привычный облик свой храня, Три долгих, три неповторимых дня Лежать я буду на столе один. Торжественный, заупокойный чин Священник будет истово свершать, И будут молча вкруг меня стоять Мои друзья, враги, моя семья, Все, с кем я жил и с кем встречался я, И будет, от прозрачной белизны Ещё красивее лицо жены. Всё будет так, как я хотел всегда. И только ты не сможешь никогда, В отчаянье последнем и тоске, Припасть к моей, почти живой, руке, К моим уже невидящим глазам. И даже в широко открытый храм Со всеми не посмеешь ты войти. Меня подстерегая на пути, Зажав рукой молчащий в муке рот, Увидишь ты, как медленно плывёт Высокий гроб, в тумане, без следа… И сердце мёртвое моё тогда От жалости смертельной вздрогнет вдруг, И ты услышишь еле слышный стук, Такой знакомый, сердца моего. Но люди не услышат ничего. 1930