Собрание стихотворений

Пяст Владимир

ИНСТИТУТУ ЖИВОГО СЛОВА

В углу шуршали мыши; Весь дом застыл во сне; Шелдождь. И капли с крыши Стекали по стене. «Дождь». К. Бальмонт.

Всегда возможен поворот Фортуны к несчастливцам даже! Я обращаюсь к Рае-Саже: Благословенен твой приход». У побежденного вождя Прибита вся живая сила,— И вдруг меня ты оросила Небесной музыкой дождя. Шуршала мышь. В стене жучок — Точильщик медленно тиктакал; – Без войска вождь беззвучно плакал, Он сам как дождь слезой истек. Тут, о Пенкевич, вспомнил я, О Евдокимовой, Герзони, — И в тяжком и протяжном

стоне Вся изошла душа моя. Шурыгин, Тотеш, Гиллельсон, И Алексеева с Пясецкой,— Ужели все вы — только детский, Лишь несбывающийся сон? И ты, достойная Орлова; И ты, чей в рыжих волосах Огромный бант — внушает страх Завистникам «Живого Слова»,— Ты, Рада Гейнике.— И ты, Михайлова, в игре певучей Ее соперница; могучий Служитель чистой красоты; — Исчезли все вы как мираж, Как др азнящие сновиденья; Моих руин — со дней паденья Усадьбы Эшеров — я страж. Исчезли вы, как тень, как дым; Как блеск утерянного рая; И вас не пеплом Сажа-Рая, Но ливнем кроет золотым О, если б я не презирал С младых ногтей понятья «кража», – То уверяю, Рая-Сажа, Я вас бы первую украл! Июль 1920.

Т. П. Л-ой («Колдунья, чей взор роковой…»)

Колдунья, чей взор роковой Сильнее безумного взора Поэта с душой огневой, Живет под острогом, у бора. Она прилетала вчера, И здесь ворожила так долго, – И вот обезводела Волга, А я не заснул до утра. Меня зачурала любовь, Другою мне сердце пленила, – И серая, редкая бровь В нем нимб золотой заменила. Не здесь, – ты над бором колдуй, Колдуй над холодным острогом, – Но в сердце, мучительно-строгом, Ты мысль обо мне не задуй. Теперь ворожеины дни; Неделю стоит новолунье… Колдунья, колдунья, колдунья! Ты мысль обо мне не гони! Зубцов на Волге. Июль 1920.

КАРИАТИДА

– Я дала тебе чашу. Пей!

КАРИАТИДА

Я не могу из этой чаши пить! У слепка твоего обрезан подбородок. На пристани моей сгрузилось иного лодок, На самой стройной я, волшебной, должен плыть. Я не могу из этой чаши пить. Нет, духа твоего Земле не уместить, О, гордый сон мой, сладостный и кроткий! Мне в этом мире миг один короткий Тебя дано любить, но так любить, — Что ангельских поэм, Несравненный ни с кем, Творец — Теперь навыки нем; Что жалкий слепец, Теперь Тициан, Которому видеть творенья венец Быль дар, на Земле неповторенный, дань; Что солнечных систем. Вихревые мчанья — Теперь лишь качанья Пылинок в проблестевшем луче, – И ты — этот луч; Твой голос могуч, И на нежном, покатом плече Ты выступ храма, чей фронтон из вида, По непомерности своей, Теряется, – Кариатида, Несешь сквозь гущу земных дней. Я не могу из этой чаши пить, — Не потому, что духа не имею, Божественную часть назвать своею; Не потоку, что не созрел любить, — Но оттого, что срезан подбородок Слепительного слепка твоего; Но Оттого Что суждено Отплыть мне на одной из самых легких лодок. Август 1920.

На «Альманахе»

Отчего, когда рядом сидели мы там, И я жадно ловил — как преступники ловят Луч надежды по сжатым судейским гу­бам — Луч безмерного лада в любом твоем слове, Тень ее воплотилась в одну Из сидевших и слушавших женщин? — — Подглядеть захотелось ей третью весну. Убедиться, что цвета в ней меньше? — Но я понял тогда, чей коралловый крест Та, что цепью обвила меня золотою (Не соперничать с ней никому красотою!) Смяла с шеи моей, сделав бархатный жест… Август 1920.

«Каждое сердцебиенье…»

Каждое сердцебиенье – Это биенье твое… Красная армия где-то Вскинула к глазу ружье. Ты возлюбила поэта, Чем он ответит тебе?.. Страшное будет мгновенье, Если угодно судьбе. Знай

же, Сомнабула, знай же: Ты ему сладостней всех. – Только при встрече с тобою Спал с него тягостный грех. Лучшая в мире, прощай же! Лучшая в мире миров. Приготовления к бою Кончены. Что ж? – Я готов. Август 1920.

БЕСКОНЕЧНАЯ ПОЭМА

Опухшее от длительных бессонниц, Одно из нижних век; А захоти – и увезет эстонец, Тебя любой навек. И порчею затронутые зубы (Но порча их сладка!) И не закрывающиеся губы: Верхняя – коротка. И белокурые над ней пушинки (Ведь то, гляди, усы!)… Жнеца и жницы (стали госпожинки) 1 Скрестились полосы. Сам должен был я в этот миг отметить, Сам подойти, И должна, должна была ответить, Отдать свои пути. О, яркая и частая как пламя, О, нужная, как высь!.. И небывалыми колоколами, Вселенная, молись! Смотри, какие меркнувшие светы Воспламенились вновь; Какие любопытные планеты Летят» к нам на любовь. Вон Змий, порфировый и кареглазый, Мой дорогой, он тут; Надежды винный бархат и алмазы, Маринин изумруд; И горлинка глядящая орлицей, С рубином на груди; И сам Эдгар, и серафимов лица За ним и впереди… Опухшее от длительных бессонниц Одно из нижних век (и так далее). 1920. Сентябрь. Начало.

FINALE

It was night in the lonesome October Of my most immemorial year. –

I. «Весь Ваш внутренний мир я люблю…»

Весь Ваш внутренний мир я люблю, И люблю я все внешнее Ваше. Оттого и спокойно терплю Исчезание огненной чаши. Молча муку такую сношу, Как попавшие заживо в склепы. Справедливости только прошу Я, быть может, тяжелый, нелепый; Пусть тяжелый, нелепый, как ложь, В трехсосновой завязнувший чаще Приносящий несчастье, – я все ж Настоящий! Да, да! Настоящий. Настоящее знал я тогда, Знал блаженство, не бывшее в мире; Пожеланий моих провода Разнесли его всюду в эфире. Утро каждое я посылал Самой малой возникшей былинке. Чтобы пестик ее просиял, И лучистыми стали тычинки. Всем желал одного: чтоб как я. Не иначе, блаженными были, – Ибо с самых родов бытия Ослепительней не было были. Да, пожалуй, еще об одном Попрошу Вас: когда Вам не спится. Как-нибудь, у меня за окном В час ночной, пролетев, очутиться. И послушать, как сонную тишь, В расстояньи, за шторою близкой, – Под каблук угодившая мышь Разрезает пронзительным писком. То мой бред. Потому не боюсь В нем я с истиной впасть в разноречье. Потому – как мертвец, я смеюсь, Что у мыши – лицо человечье.

II. «Великолепная Мангуст…»

Litoreis ingens inventa sub ilicibus sus

Великолепная Мангуст С Ракетой и Мадам Феррари Котировалась бы al-pari, Будь вязкий грунт не слишком густ/ Высококлассную Мангуст Ни Эрна, ни Гавот, ни Лира, Ни Айриш Джиг, ни даже Вира, Славянофилка, или Мира, Отправить не смогли бы в куст. Непобедимая Мангуст, Дочь русской крови Эльсинора, О, внучка Кракуса! – и спора С тобой не выдержит Галуст. О, тонконогая Мангуст, Вся кровь, стремленье и натура, – Ведерниковский Джеттатура Перед тобой как нуль был пуст. О, пылевейная Мангуст, О, гордость графа Рибопьера, – Твоя блестящая карьера Ахматовских достойна уст!.. Отождествленная с Мангуст, Сладчайшая во всех вселенных, – Тебя держать в числе ли пленных Узлами буду ржавых узд? Ты слышишь этих пальцев хруст? Испанский сапожок ты чуешь – На той ноге, что уврачуешь Своим копытом ты, Мангуст? Пойми, что все: не только бюст, Не Соломоновское только Твое чело; не что ты полька, – А весь мой дар – в тебе, Мангуст! Ты слышишь этих пальцев хруст?