Собственное мнение

Ричи Джек

Джек Ритчи (1922–1983) — американский писатель, мастер остросюжетного рассказа. Его рассказы представлены во многих антологиях детективного жанра, выпускаемых таким мастером, как Альфред Хичкок. Семнадцать раз произведения Ритчи, отличающиеся особым юмором, включались в издаваемые в США ежегодники «Лучший детектив года». Предлагаемый рассказ — пародия на детективы, щекочущие нервы читателя нагромождением убийств и ужасов.

Мы были женаты уже три месяца, когда я подумал, что

с Генриеттой, пожалуй, пора кончать.

Обыскал теплицу, подсобку при ней и, увы, ничего более токсичного, чем воск для прививок, известь, сфагнум и тому подобное, не обнаружил.

Вернулся в дом.

— Послушай, Генриетта, а где ты держишь яд? Ну, химикаты, которыми опрыскивают вредителей?

— Что ты, милый, — откликнулась жена, — я пользуюсь только органикой. Никакой химии! Почва удобряется, как в природе: опавшими листьями, скошенной травой, перешившим сеном. Здоровая среда — здоровые продукты. Вредители просто не заводятся на благополучных растениях. А для чего тебе яд, милый?

— Заметил какого-то жучка на кусте малины.

— Ну так что ж? Не стоит убивать всех жучков без разбору, — с мягким укором сказала она. — Некоторые из них приносят пользу.

Я посмотрел на неё изучающе:

— Знаешь, Генриетта, мне давно хотелось спросить, где это ты покупаешь такие платья? — Хотел добавить: «И почему?», — но удержался.

Она мельком глянула в зеркало.

— Примерно раз в месяц звоню в магазин Элейн, и она присылает мне три-четыре сразу.

— А разве ты не примеряешь платье перед тем, как его купить?

— Незачем. Элейн знает мои размеры. — Она провела ладонью по ткани. — А что, тебе оно не нравится?

— Ну, почему же! Однако, когда тебе в следующий раз захочется обновить гардероб, давай поедем к Элейн вместе и посмотрим, что у неё есть.

Наследство, которое оставил мне мой родитель, чуть-чуть не дотягивало до того, чтобы в полной мере обеспечивать потребности цивилизованного человека, и поскольку я не собирался менять сложившиеся привычки, то был вынужден мало-помалу отщипывать от основного капитала, так что за пятнадцать лет, прошедших со смерти отца, запасы, естественно, истощились. Короче говоря, я жил в кредит, когда повстречался с Генриеттой.

Никогда в жизни я не считал труд долгом, удовольствием или способом удовлетворить честолюбие. Напротив, я подозревал, что особи, утверждающие, будто получают наслаждение от работы, — тайные мазохисты.

Прожив в своё удовольствие столько лет, я полагал, что глупо надеяться, будто на сорок шестом году от роду начну вдруг добывать себе хлеб насущным трудом.

Оставалось последнее средство. Женитьба.

Честно скажу: когда речь шла о других, брак как социальный институт не вызывал у меня возражений. Я вполне отдавал себе отчёт в том, что обыкновенный человек

должен занимать себя чем-то: будь то служба, комиксы или семья. Однако я всегда ставил на первое место свою независимость, и перспектива стать членом «команды» — пусть даже команда эта будет состоять только из двоих — меня пугала.

Но, оставшись без гроша в кармане, я принялся оценивающе поглядывать на окружающих меня дам и вскоре обнаружил, что отвергаю одну кандидатуру за другой. Так я оказался в одном из светских салонов, в котором и присмотрел Генриетту.

Она была ничем не примечательна. Маленькая, хрупкая женщина, она сидела, забившись в угол, со слабой улыбкой на губах, и казалось, что забрела она сюда случайно и очень хотела бы выбраться, но не знает как. Её одежда оставляла впечатление купленной по случаю.

Я боролся с зевотой, когда чашка в её руке дрогнула, и чай выплеснулся на ковёр.

— Генриетта, умоляю тебя! — сверкнула глазами хозяйка.

Она вспыхнула:

— Прости, Клара. Я задумалась.

Клара передёрнула плечиком.

— Сделай милость, будь повнимательней. Ковёр только из чистки.

Мне пришло в голову, что когда женщина одевается так, как Генриетта, то либо потому, что бедна, либо потому, что, напротив, слишком богата, чтобы придавать упаковке какое-нибудь значение.

Общий разговор снова возобновился, и я повернулся к Холи Рурвису, сидевшему от меня по правую руку.

— Эта Генриетта не из семейства ли Бартонов, которые в прошлом году разорились?

— Боже сохрани, о чём ты говоришь! Она — Лоуэлл. Обитает в этом, знаешь, роскошном дворце на Лейквью-роуд, не меньше пятидесяти акров земельных угодий и целая орава слуг…

— Замужем?

— Нет, и никогда не была.

Я опять посмотрел в её сторону. Над ней как раз нависла горничная с чайником, и было видно, что Генриетта, напуганная тем, что придётся опять маяться с чаем, хотела бы отказаться, да не успела: её чашка снова была полна.

Наблюдая за этой сценкой, я задумчиво потёр подбородок. Пятьдесят акров? Орава слуг? Между тем, пригубив пару раз чай, она, похоже, опять унеслась мыслью неведомо куда. Чашка заскользила по блюдцу и, наконец, приземлилась — для себя без ущерба, но по ковру расползлось злополучное пятно.

Клара, побагровев, взвизгнула:

— Генриетта!

Та побледнела. Умей она падать в обморок, уверен, непременно бы упала.

Надо было действовать.

Я поднялся и демонстративно вылил на Кларин ковёр собственные опивки.

— Мадам, — сухо произнёс я, — отправьте ваш чёртов ковёр в чистку. Счёт пришлите мне.

И, предложив Генриетте руку, я вывел её из комнаты.

Главным препятствием к нашему браку оказалась не Генриетта, а её адвокат, Адам Макферсон.

Через неделю после того, как мы объявили о нашей помолвке, он явился ко мне на квартиру, сообщил своё имя и холодно уставился мне в лоб.

— Сколько вы хотите?

— За что?

— Сколько вы хотите за то, чтобы этот брак расстроился?