Собственность государства
Шрифт:
Я кивнул:
– В общем-то, у нас нет вариантов, иначе как ждать, потому что саботаж мы только на зачистке и сможем провернуть.
– И как мы это сделаем, если не путем жертвы кого-то из нас? – спросил Ян.
– Элементарно. Например, только что мы могли бы идти строго по одной стороне. Будь одержимый готов к действию – он прорвался бы по другой, а нам надо было бы просто не попасть, стреляя вслед. Полицейское оцепление мало что могло бы противопоставить ему, а гибель многих полицейских стала бы резонансной. Мы в этом случае ничего не теряем, даже если граф слышит нас прямо сейчас – он ничего не может поделать, потому что сослать на рудники тотально всех и арендовать новых он не может, а отправить одного не вариант, отношения к делу остальных он уже не изменит. На Краю куда меньше «работы», там главное пережить первые два года, когда рейды тренировочные. Пережил, опыт приобрел – и дальше ходишь только по реальным причинам или отбиваешь прорывы. То и другое – весьма нечасто. Ян, сколько раз «шестнадцатый»
– Пять раз, - отозвался Ян, - из которых два раза вообще без единого выстрела, один раз обстреляли тварь издали, один раз был серьезный бой, но по итогу у нас только один раненый, которого после комиссовали. А на пятый рейд… раз, и сразу почти все. Еще ходили в вылазки – это два-три километра от рубежей, в сопровождении инструкторов. Много раз. Но за все вылазки не видели ничего опасного, так что они не в счет. Встреча с реальным противником ближе пяти километров – это вообще единичные случаи.
– Вот то-то и оно, - подытожил я. – Перспектив здесь я не вижу, каких-то огромных плюсов тоже. То есть, имей я гарантию, что мы тут протянем все десять лет и при этом погибнет не более половины из нас… Это была бы стоящая лотерея, а так...
– Угу, особенно для тебя, при твоем-то секретном таланте, - ухмыльнулся Данко.
– Мой секретный талант помогает только против одержимых – и нам всем. Против чернокнижника или некроманта мы будем в одной заднице на одинаковой глубине.
– Я согласен, - сказал Вацлав, - если были бы шансы на выживание хотя бы пятьдесят процентов – можно было бы говорить о них, но гарантий нет. А на Краю даже у среднего эстэошника шансы в районе восемнадцати-двадцати процентов, это статистика, а против нее не попрешь. Тут у нас больше или меньше шансов – большой вопрос. И учтите: из двадцати процентов на Краю два процента просто доживают до выслуги, это если сам совсем бездарный, но с безотказной удачей. Кто выживает на мастерстве четыре-пять лет – того обычно забирают из СТО, карьеру в армии делать или еще чего получше. А это в самом худшем случае офицерская зарплата плюс пенсия «эстэошника».
– Вацлав дело говорит, - Бела со стуком поставил кружку на стол. – Тут мало того что шансы под вопросом, так еще и помножить на полную десятку с туманными перспективами. И знаете, что еще вы все забыли? На Краю в жопе не только парни из СТО. На Краю в жопе все, от обычного пехотинца-контрактника до мага-дворянина. Там – в какой-то мере равенство. Неважно, солдат ты, офицер ты, дворянин ты или бесталанный вроде нас. Если ты уходишь оттуда живым – ты получаешь за это награду. У каждого она своя: солдату открыта дорога в частные войска или банковские охранники, офицер получает повышение, дворяне, надо думать, среди своих престиж свой повышают, почести, авторитет, все дела… Ну а мы из них всех рискуем сильнее, и награда больше. Все справедливо, все на Краю равны. А тут… Нести опасную службу в курортном городе… как-то неприятно. Саша правильно подметил: рай, да не для нас. А на Краю ад, в котором все равны. Кто-нибудь может назвать вменяемую причину остаться здесь? Только без откровенно сказочных, вроде надежды стать актером?
– Полностью согласен, - поддержал Драгутин. – Тут я чувствую себя рабом почти постоянно, и чувство не самое приятное. В учебке был ад, но у любого армейского рекрута этап обучения – ад, вопрос только в том, какой круг. На Краю ад, но опять для всех. Знаете, какое место в аду самое страшное? То, где есть окно с видом на рай.
Я усмехнулся:
– Ну вот, теперь вы знаете, каково было мне, когда я из жителя дворянской усадьбы, пусть слуги, но привилегированного, превратился в уличного оборванца. Вы-то в жизни знали, в основном, приют да улицу, а у меня был период получше, и контраст теперь особенно мучительный. Ладно, парни, колбаски уже готовы.
Некоторое время мы молчали, поедая жареные сосиски с соусом и сыром, а потом Юджин сказал:
– Слушай, Ян, вот ты год отслужил на краю. Расскажи, как вам там жилось?
Вукович дожевал свою сосиску, по-плебейски облизал пальцы и задумчиво облокотился о стол.
– Как вам сказать, ребята… Крабами и кальмарами нас там никто не потчевал, но жаловаться не приходилось. Мы стояли в городке, который скорее большая деревня с незначительным числом многоэтажек, пять километров от Края всего лишь. Три дня в неделю – боевое охранения рубежа, один день – дежурство в полной боеготовности в расположении части или патруль вокруг города. Три остальных дня – физические, теоретические, практические занятия, по факту – только до обеда. После обеда шли в увольнительные, правда, не более чем на четыре часа. В городе к нам очень хорошо относились, как жители, так и власти. Вообще ко всем военным хорошо относились, но к нам, «черным кителям» - особенно хорошо. Периодически пробиралась всякая дрянь с рубежа – облавы устраивали обычно нашими силами, нас там три подразделения дислоцировалось, военные шли как вспомогательные. Но мой «шестнадцатый» во время облав так ни разу и не видел добычу… В общем, в ларьках всякие мелочи типа сигарет, пончики и кофе в закусочной нам выдавали под расписку, платила за это городская управа. Там градоначальник – сам в молодости из специальных подразделений, дворянин. Не из СТО, само собой, но нашего брата он жаловал особо. Наш собственный комендант нам выдавал
– Во пострел… - протянул Кай с отчетливой ноткой зависти.
– Мы его за это называли «револьвером».
– Почему?
– А потому, что шестизарядный. Три увольнения умножить на две девушки. Говорю же – жаловаться было грех. Одно ограничение – абсолютный запрет алкоголя. Вернулся с запахом – месяц без увольнений. Но это была ерунда по сравнению с кучей плюсов. А «гвардейский» взвод – вот кому действительно весело жилось. «Гвардейцы» – это были парни по двадцать два года, пошли в учебку четырнадцатилетними и тогда уже имели по четыре года выслуги. Были собраны из трех разных взводов, когда те поредели. Вот они были элитой. Гвардейцами мы их называли потому, что квартировали они в пятиэтажном доме, где жили все наши офицеры с семьями. Они – на первом, офицеры и комендант – со второго по пятый. Ну вы поняли. Так вот, они жили каждый в отдельной комнате и девушек водили прямо туда, к себе, в расположение части. Ну и курили они – было там трое курящих – не самокрутки, не папиросы и не сигареты. Сигары, прикиньте? Не те, конечно, что у дворян, но все же, так что можете догадываться, сколько им приплачивал комендант. С учетом близости Края, экономить на своей личной спасательной группе было бы глупо. Да, забыл сказать, они не несли никакой патрульной службы вообще. Только непосредственные боевые операции, то бишь облавы, и надо сказать, что обычно настигали тварь именно они. Ну и еще один раз ходили в глубокий спасательный рейд… Дирижабль гражданский бурей занесло в Зону, электроника отказала, в том числе и стравливающий клапан… Теперь только идиот ставит на дирижабли клапан, управляемый электроникой, но то был не очень новый дирижабль.
– И как результат рейда был? – спросил Дэви.
– Они вернулись с тремя пассажирами… но без двоих своих. Такие вот дела.
– Два человека за год… не так уж и ужасно. Думаю, им всем на тот момент оставалось всего ничего, и прямо сейчас те из них, что еще живы, уже не служат в СТО… Мне вот интересно, а как городские парни относились к вам, своим конкурентам?
Ян ухмыльнулся:
– Вряд ли им нравилось, что мы отбиваем у них весьма недурственных девчонок, но при мне не было инцидентов. Говорили, что за год до нас один был: местный мачо увидел свою бывшую в баре с эстэошником, ну и понеслось. В итоге в больнице оказалось восемь человек – все сплошь средней и серьезной тяжести. А эстэошник вернулся в часть с синяком и на вопрос офицера, откуда синяк, ответил, что прививал населению уважение к имперским вооруженным силам. Да, вы учтите одну вещь: мы стояли в городе. А вокруг Края очень мало осталось деревень и городков так близко, то есть, большинство войск располагается прямо на рубеже, и меняется периодически, и вот там все гораздо печальнее, как в плане развлечений, так и в плане девочек. Условия фактически фронтовые. Мне рассказывал один парень из «гвардейцев», говорил, что мне просто повезло в городе дислоцироваться. Но даже там была отдушина, потому что давали уже не увольнительные, а полноценные выходные всему подразделению раз в одну-две недели. То есть, они на время перебирались в военный городок в ближайшем городе – ну а там уже все то же самое. Только вместо девочек – путаны, денег на них хватало, причем, насколько я знаю, очень многие жрицы любви свою, так сказать, карьеру начинают именно в подобных местах: смертники вроде нас не скупятся. Потому обычно там довольно свежие начинающие шлюшки.
– Да уж, - сказал Кай, - теперь мне хочется на Край еще сильнее.
Рюиджи только горестно вздохнул:
– Эх, Цубоми, Цубоми…
– Не парься раньше времени, - утешил его я. – Все равно раньше следующей миссии мы никуда не поедем, если только граф нас сейчас не подслушал. Ну а когда будет эта следующая миссия – мы не знаем. Так что ты, возможно, еще увидишься со своей Цубоми, и, может быть, даже не только увидишься… У нее был на форме герб или иное указание, что она чья-то собственность?
– Хм… Не обратил внимания.
– Если окажется, что она продала также и право на личную жизнь – тебя ждет былинный облом.
– И не говори, - вздохнул Рюиджи.
На следующий день ровным счетом ничего не произошло, только заявился Валлендел вместе с парой операторов и мы отстрелялись в тире под присмотром лейтенанта и пары видеокамер. Тир, как ни странно, тоже находится прямо на базе, и я даже начал задаваться вопросом, а что тут еще такого есть.
– А что вы удивляетесь? Это раньше был полицейский участок, - пояснил Валлендел.