Собственность Короля
Шрифт:
— Зря ты приехала, — куда-то в ворот своей идеально белой рубашки говорит Паша.
Я не успеваю как следует удивиться, потому что откуда-то из-за автомобиля, словно черти из табакерки, прямо передо мной появляются два здоровых амбала, в одном из которых я узнаю постоянного охранника отчима. Второй мне незнаком, но именно он почти грубо отодвигает от меня Пашу. Они становятся по обе стороны от меня, и по моей коже ползет неприятный холодок, потому что никогда раньше я не чувствовала себя настолько беспомощной.
И
Отчим прислал охрану, но я скорее чувствую себя арестанткой, чем человеком, о котором действительно беспокоятся.
— Для вашей безопасности, — говорит охранник отчима. Мысленно называю его «Правый». Все телохранители похожи почти как близнецы, так что для собственного удобства я всегда даю им прозвища.
— От чего меня оберегать? — нервно смеюсь я. — От плохой погоды?
Пытаюсь найти Пашин взгляд, но он, трусливо вжав голову в плечи, быстро занимает свое «рабочее место» за рулем «Бентли» моего отчима. Правый и Левый усаживаются в машину, и когда мы отъезжаем, я с тоской смотрю на удаляющееся здание аэропорта, думая, что, возможно, мне действительно не следовало возвращаться.
Кажется, что еще никогда мы так быстро не добирались до дома, как в этот раз.
Я даже толком не успеваю подумать над предстоящим разговором и Пашкиным предупреждением — а «Бентли» уже заезжает на огороженную со всех сторон, закрытую территорию дома моей матери.
Точнее, теперь уже дом отчима.
Никогда не пойму, о чем думала моя бедная глубоко больная мать, когда переписывала завещание в пользу отчима, оставляя трех своих детей фактически, зависимыми от каждого его чиха.
Я выхожу из машины, и нарочно замедляю шаг, надеясь насладиться воздухом родины, дома и ароматами уже припорошенного снегом сада. Порядком заброшенного, что тоже очень странно, потому что мать любила эту часть дома и часто сама возилась с деревьями и уборкой опавшей листвы. Перестала это делать только когда каждый подъем с кровати стал приносить ей невыносимую боль.
Отчим клялся, что не позволит саду запустеть, но прошел год — и от его обещания, как и от красивого милого сада, не осталось и следа.
— Валентин Николаевич хотел видеть вас сразу, — с нажимом говорит Правый, когда я собираюсь свернуть с дорожки, ведущей к дому, налево, к беседке. И для убедительности берет меня под локоть, сжимая пальцы, когда пытаюсь высвободить руку.
— Я что — пленница? — говорю больше со злой шуткой, чем всерьез, но, натыкаясь на его лицо-кирпичом, начинаю сомневаться, так ли далека от истины. — Могу я хотя бы отдохнуть с дороги?
— Валентин Николаевич ждет, — как механический болванчик, повторяет Правый и мне ничего не остается, кроме как послушно пойти к дому.
Локоть так и остается «заложником» в пятерне охранника, вплоть до момента, пока я не переступаю
Понятия не имею, сколько дней или недель подряд нужно было курить без перерыва, чтобы с дымом не справилась даже идеальная система вентиляции. Я непроизвольно прикрываю нос рукавом, осматриваюсь в поисках кондиционера, но Правый — уже почти грубо — подталкивает меня к полуприкрытой двери кабинета.
Оттуда раздаются мужские голоса.
— Я привез ее, Валентин Николаевич, — рапортует Правый, становясь поперек двери с видом человека, готового защищать выход даже ценой собственной жизни.
Отчим и человек, который сидит за столом спиной ко мне, одновременно поворачивают головы.
— Анна, — коротко говорит Валентин Рогов, ощупывая меня придирчивым взглядом. — Рад, что ты прислушалась к моей просьбе и приехала максимально быстро.
— Вы не оставили мне выбора, — не могу не огрызнуться.
Инстинктивно обхватываю себя за плечи, пытаясь хоть как-то прикрыться и защититься от взгляда того, другого.
Ему около шестидесяти, но вполне может быть и меньше — седины в его темной шевелюре почти нет, взгляд острый, оценивающий, как у ювелира. Он невысокого роста, но кажется необычно крепким как для человека, чье лицо почти полностью исполосовано морщинами.
Он почему-то сразу, сходу, с наскока меня пугает, хотя не делает для этого ровным счетом ничего. Я кое-как выдерживаю его взгляд, нахожу в себе силы не отвернуться. Но когда он делает шаг в мою сторону, а его губы растягиваются в улыбке, я инстинктивно шарахаюсь назад и тут же натыкаюсь локтем на грудь охранника.
— Аня, — незнакомец очень хочет казаться добродушным, но становится только хуже. — В жизни вы гораздо красивее, чем на фотографиях.
— Какое вам дело до моих фото? — не понимаю. — Кто вы? Что происходит?
Мужчины пересматриваются.
Потом Рогов дает знак охраннику, и тот басит, что будет за дверью, если понадобится. Это в большей степени для меня, чтобы имела в виду — сбежать не получится.
Меня уже стерегут?
Да что вообще тут творится?!
— Анна, знакомься. — Отчим кивает на незнакомца. — Шубинский, Алексей Юрьевич.
— Просто Алексей. Ненавижу формальности.
Пока я пытаюсь справиться с оцепенением, Шубинский галантно берет мою руку и слегка притрагивается к ладони абсолютно холодными сухими губами. Они настолько ледяные, что я чувствую себя заклейменной этим поцелуем и, начихав на вежливость, грубо выдергиваю ладонь из его узловатых тонких пальцев. На этот раз он добавляет толику снисходительности в свою улыбку.
— Рада знакомству, Алексей Юрьевич, — выдавливаю из себя, и снова смотрю на отчима. — Могу я теперь пойти к себе? У меня был тяжелый перелет.