Собственность мажора
Шрифт:
— Да! — рычит она в трубку.
— Я не спорю на людей, — рычу в ответ.
Понизив голос, она требует:
— Тогда чего тебе надо, а?
— Давай завтра встретимся.
— Зачем? — срывается ее голос. — Что за игры, Барков?
Я вдруг понимаю, что она нервничает. Гораздо сильнее, чем я. Господи, Оленёнок. Хватит упираться. Вот он я. Весь твой.
— Давай проведем вместе время, — настаиваю, прислушиваясь к ее дыханию. — Никаких игр.
— Зачем?!
Твою мать!
— Потому что, блин, —
Я бы не отказался провести с ней время прямо сейчас. Как только я спустил тормоза, список моих желаний увеличивается с каждой минутой.
— Ты… хочешь провести вместе время?
— Да, хочу.
— Сильно?
— Максимально сильно, — заверяю я.
Она молчит, неровно дыша в трубку.
Смотрю перед собой. В ожидании выгибаю брови и успеваю досчитать до десяти.
— Отвали, — слышу перед тем, как ее голос сменяет серия коротких гудков.
Зараза.
Ударяю по рулю рукой, прикрыв на секунду глаза.
Я завожусь, как никогда в жизни. В крови всплески толи адреналина, толи тестостерона.
Выйдя в метель, хлопаю дверью и бегу к дому. Швыряю на полку ключи и рывком убираю в шкаф куртку. Телефон швыряю туда же, на полку. От греха подальше.
В доме тихо, как в лесу. И темно также. Из кухни в коридор просачивается мигание гирлянд, в остальном у нас будто электричество вырубило.
Сидящий за барной стойкой отец мрачно вертит в руке свой телефон, не особо заинтересованно глядя в телек, по которому повтор трансляции хоккейного матча. На нем все та же рубашка и брюки, а на стойке перед ним — бокал коньяку.
Сажусь рядом, зло забрасывая в рот оливку прямо из банки.
Я не фанат Деда Мороза, но такого унылого Нового года с рождения не припомню.
Глава 18
— Я такое носила? — улыбаюсь, рассматривая оглушительно-розовые ползунки с белыми пуговицами.
Глажу их пальцами и щупаю, они такие милые.
У меня будет сестра. Ребёнок. Новорождённый. Уже совсем скоро. Это так волнует. Вчера я трогала мамин живот, и он ходил ходуном, а она… плакала.
— Нет… — трогает она ползунки, — тогда такого не было.
— И что я носила? — спрашиваю весело, тыча пальцем в небесно-белые.
— Ну… — задумывается она на секунду, а потом смотрит на меня так, что у меня живот крутит, — в основном, что придётся…
— Мам, — хватаю ее за руку, поднося ту к губам. — Теперь уже не важно… — заверяю ее.
Она кивает, но только для вида. Она со мной не согласна. Но если бы она не родила меня тогда, я бы не существовала. Пусть у меня не было ползунков! У меня была ее любовь. Всегда. И у меня не было отца «мецената», а у нашей букашки есть!
Смотрю на склоненную мамину голову и закипаю.
— Розовые, белые, вот те с клубниками, — объявляю скучающему консультанту, — и эти синие
— Алена, — строго говорит мама, — у нас от Нади ползунков некуда девать.
Может и так.
Но у дочери Нади отец не «меценат». Ни мама, ни Барков до сих пор не подали на развод, хотя уже вторая неделя пошла.
И он, и его… сын молчат уже два дня.
Какое-то зловещее молчание.
Кульбит в моем животе дергает нервы. Я ничего такого не жду. Я вообще думаю, что Никита Игоревич обкурился! И ещё я боюсь, что он станет на меня давить. Или манипулировать. Таким, как он, можно все.
Он спросил, боюсь ли я его.
Я… боюсь.
Чего мне ждать? Что он начнёт портить мне жизнь? Что ему надо?!
Я не стану с ним связываться. Он сложный. Тяжёлый. Грубый. Богатый.
Даже сквозь розовые мечты понимаю, что он мне не пара. Я никуда с ним не пойду. И, тем более, не поеду. Он не для меня. Я это поняла, остальное — ребячество. Просто глупость и… какая-то паранормальная влюбленность. Просто у него лицо такое. Красивое и не красивое одновременно. И он большой. И к черту его!
Почему так щекочет в груди? К черту его!
Кто вообще может его вытерпеть? Только какая-нибудь дура.
Мама чешет щеку, глядя на то, как наши покупки фасуют по бумажным фирменным пакетам.
Сейчас она прибавляет в весе каждый день. И в щеках тоже. Это очень ей идет. И она достойна всех этих ползунков. Тем более, что у нее есть волшебная золотая карта. Думаю, Баркову-старшему плевать на ее покупки, для него это просто смс в телефоне. А для нас это осмысленный шопинг. Я вижу, как маме хочется рассмотреть все эти вещички дома. Одной. Так же, как я видела ее потребность в том, чтобы он просто, черт его дери, потрогал ее живот в то утро.
«С Новым годом!», — пишу Аньке, устав ждать от нее хоть чего-то. — «Спасибо за ответ!»
Я не уверена, что людям нормально вот так пропадать. Это не нормально. Эй? Может кто-нибудь думает так же? Почему кроме меня никто вообще о ней не думает. Даже ее дед, которого я поздравила с праздником вчера. Он был бодрым и веселым.
Я злюсь на всех подряд. Сама себе противна. И опять проверяю телефон, становясь противной себе вдвойне, потому что жду какого-нибудь сообщения, и совсем не от Аньки.
Выйдя из ТЦ садимся в такси, нагруженные покупками.
В доме Барковых осталась люлька и целая оборудованная комната. Я знаю, что маме это не дает покоя. Она обставляла ее с такой энергией, будто первый раз начала ходить. Это было осенью. А потом она начала опять уходить в себя. Как сейчас.
— Мам… — опять беру ее руку в свою.
— Ммм? — выдыхает она, глядя в окно.
— Мамочка, — пытаюсь найти нужные слова, но мне кошмарно неудобно! — Ты же… не одна… нашу букашку… сделала..