Сочинение на вольную тему
Шрифт:
Клуб постепенно заполнялся. За столы набилось мальчишек, порасхватывали шашки и шахматы. На стульях у стен, как ласточки на проводах, вертелись девочки-школьницы, натягивая на острые коленки коротенькие юбочки, зыркали друг на друга, на Ивана.
— Василь, включи радиолу, — канючили они, но Василь словно не слышал их — тихонько пиликал на баяне, гонялся за своим мотивом, а тот никак не давался. Василь снова и снова ловил его, пока наконец не добился своего, и, радостный, довольный, расплылся в улыбке, проиграл несколько раз от начала до конца…
— Успеете еще ноги набить, — наконец сказал девочкам. — Лучше пошли б
— А нам хорошо и в таких, — засмеялись те.
На улице было тихо, и вдруг в этой тишине послышались смех, шум, крики, распахнулась дверь, и в клуб неспокойной, шумной гурьбой ввалились веселые, пьяноватые люди, и сразу в клубе стало тесно и весело. Впереди шла и вела всех тетка Ольга. Были здесь Иванова мать, и Грипина, и Надя, и Лёха. Мать с порога увидела Ивана, улыбнулась ему.
Тетка Ольга с непокрытой головой, волосы собраны в узел. Она в новом темно-зеленом платье, руки раскинуты в стороны, словно плывут в воздухе, в правой — платок, левая свободная… Тетка Ольга как вошла, так и потянула всех за собой кругом, высоко подняв голову, глядя то вперед, прямо перед собой, то под ноги себе, притопывая и напевая:
Праслужыў я ў пана Першае лета, Выслужыў я ў пана Курку за гэта. Мая курачка Залатавурачка Па двару ходзіць, Куранятак водзіць…Она шла по кругу, взмахивая руками в такт песне, и вслед за ней, как цыплята за курицей, двигались другие танцоры и тоже пристукивали каблуками, взмахивали руками.
Иван глядел на тетку Ольгу и не узнавал: кажется, и фигура у нее еще ничего, и голос приятный… И словно чем-то горячим полоснуло по глазам и от этой немудрящей и, казалось, давно забытой песни, и от этих неумелых, давно отвыкших от танцев танцоров…
Маё целя хвастом меле, Мой індык шалды-балды, Мой гусь траву кусь, Мая курачка Залатавурачка…— Музыку! Василь, музыку! — закричали танцоры.
— Давай падыспан!..
— Падыспан!
Василь уселся поудобнее и рванул баян. Танцоры пошли в круг.
Кто-то дотронулся до плеча. Иван повернулся: Нона!
— Добрый вечер, Иван.
— Добрый вечер, — обрадовался Иван.
— Гляжу, пропадает человек. Вокруг музыка, веселье, а он киснет. Думаю, пойду расшевелю…
— И хорошо сделала…
— Тогда пошли танцевать.
— Я плохой танцор…
— О боже, слышишь ли ты меня? Девка уговаривает хлопца танцевать, а он упирается. До чего мы дожили. Падыспанец — легкий танец, его легко танцевать… — запела Нона, входя в круг. — Не забыл?
— Припоминаю…
Иван уже и не помнил, когда танцевал эту падеспань, так это было давно, но быстро приноровился к танцу и незаметно для себя вошел во вкус. Ему нравилось и это плавное прохаживание с коленцами, с притоптываньем, и кружение, и смена партнеров, и нехитрая и такая знакомая музыка.
— Ты легко танцуешь, — сказал Иван Ноне.
— Неужели? — словно усомнилась она,
— Если б можно было жить одними танцами, я хотел бы всю жизнь танцевать… с тобой…
— Нельзя…
— Почему?
— Ноги не выдержат…
— Мои или твои?
— Твои. Мои крепкие. Я ведь работаю на строительстве…
— А я буду заниматься спортом…
— И сердце не выдержит, — смеялась Нона. — Танцы дают большую нагрузку на сердце.
— Сердце у меня крепкое.
— Оно у тебя умное.
— Как это?
— Оно очень много думает… — Голос у Ноны стал более серьезный, чем надо было для шутки. — А в танцах не надо много думать. Танцуй — и все. Хотя вот бы так, как Леня. — Нона кивнула головой назад. Там, через несколько пар от них, танцевали Игорь и Леня. Леня танцевал с одной из тех школьниц, которые просили Василя включить радиолу, рассказывал что-то веселое, и она аж заходилась от смеха. Он поймал взгляд Ивана, показал белые зубы, помахал рукой…
Иван ничего не успел сказать Ноне, хотя и возразить было нечего: Нона говорила правду. Надо было меняться парами, и Нона ушла вперед.
…Потом Иван танцевал с матерью. Она смотрела на него снизу вверх, улыбалась неустойчивой, расслабленной улыбкой.
— Откуда это вы всей толокой? — спросил Иван.
— Ольга позвала всех к себе. Ну а от нее сюда, на танцы, танцоры старые…
Мать словно чувствовала какую-то неловкость или вину, словно она делала что-то недозволенное. И ему стало жаль ее, и этого ее виноватого взгляда, и ее улыбки. Она старалась танцевать легко, свободно, вспоминая свою молодость, но ничего из этого не выходило: тяжелые, будто набрякшие ноги не хотели слушаться, и она переставляла их, как протезы. И только теперь, танцуя с матерью, Иван почувствовал, понял каким-то внутренним чутьем, сколько довелось вынести и ногам ее, и потому они точно одеревенели, и рукам, одна из которых неумело лежала у него на плече, другая, вялая, шершавая, в его руке. Ему сразу стало горячо, словно туман ударил в голову. Иван не мог дождаться, когда кончится танец. Он так и не дождался конца: как только Нона снова вернулась к нему, они покинули круг.
«Все. Скажу завтра, пускай собирается и едет ко мне. Хватит с нее уже. Пусть хоть под старость отдохнет», — думал он, выходя во двор.
На пруду квакали лягушки. Пахло разбросанным на огородах подсохшим навозом…
Присел на лавочку на другой стороне улицы, закурил.
«Так ведь не поедет… Говорил уже. И что услышал? «А что я там буду делать? Разве что твою комнату стеречь? Так ее и так никто не украдет…»
Он еще сидел на лавочке, когда из клуба выкатились так же шумно, с песнями и криками, и гуртом пошли по улице тетка Ольга, мать, Грипина, Надя, Лёха…
Василю, видимо, надоело играть на баяне, и он включил радиолу — на улицу вырвались звуки бодрого фокстрота…
— А-га, еще один минчанин, — услышал Иван, как только снова переступил порог клуба.
Широко улыбаясь и протягивая руки, к нему шел Иван Емельянович, все такой же маленький, толстенький, с хорошо заметным, будто приклеенным животиком. Продолговатое лицо его тоже округлилось, расплылось. И сегодня, как и много лет назад, когда Иван ходил в школу и когда бросил ходить, он был в темном мятом костюме, который пузырился на коленях и был весь в каких-то светлых пятнах.