Сочинения Державина
Шрифт:
Тонко хваля Екатерину, поэт говорит:
Изволит царствовать правдиво,Не жжет, не рубит без суда;А разве кое-как вельможи,И так и сяк, нахмуря рожи,Тузят инова иногда.Сатирически описывая свое прежнее счастие, когда, бывало, все удавалось ему, и в милости бояр, и в любви, и в игре, и в поэзии, поэт очень забавно и вместе колко жалуется на безвременье преклонных лет своих:
А ныне пятьдесят мне било:Полет свой счастье пременило;Без лат я горе-богатырь;Прекрасный пол меня лишь бесит,Амур без перьев нетопырь,Едва вспорхнет и нос повесит.Сокрылся и в игре мой клад:Не страстны мной, как прежде музы:Бояре понадули пузы,И я у всех стал виноват.Умоляя счастие снова осыпать его своими дарами, поэт остроумно подшучивает над Горацием, обещаясь писать школярным слогом:
«Беатус — брат мой, на волахСобою сам поля орющийИлиК числу таких же од принадлежит и «Мой истукан». В ней особенно замечательны некоторые черты характера поэта и его образа мыслей. Таковы два превосходнейшие стиха:
Злодейства малого мне мало,Большого делать не хочу.Замечательна и следующая строфа: поэт говорит, что ни за какие дела не стоил бы он кумира —
Не стоил бы: все знаки чести,Дозволены самим себе,Плоды тщеславия и лести,Монарх! постыдны и тебе.Желает хвал благодареньяЛишь низкая себе душа,Живущая из награжденья:По смерти слава хороша.Заслуги в гробе созревают,Герои в вечности сияют!Доселе говорили мы о Державине, как о русском поэте, в известной степени и в известном характере отразившем на себе XVIII век в той степени, в какой отразило его на себе тогдашнее русское общество. Теперь нам следует показать Державина, как певца Екатерины, как представителя целой эпохи в истории России.
Царствование Екатерины Великой, после царствования Петра Великого, было второю великою эпохою в русской истории. Доселе для него еще не наставало потомства. Мы, люди настоящей эпохи, так близки к временам Екатерины, что не можем судить о них беспристрастно и верно. Эта близость лишает нас возможности видеть ясно и определенно то, что обнаруживается только в одной исторической перспективе, на достаточном отдалении. И потому мы, с одной стороны, слишком увлекаемся громом побед, блеском завоеваний, многосложностию преобразований, множеством людей замечательных и не видим из-за всего этого внутреннего быта того времени. С другой стороны, справедливо гордясь нашим общественным и гражданским счастием, мы, может быть, слишком строго судим лесть, низкопоклонство, патронажество, милостивцев и отцов-благодетелей, составлявших характеристику быта того времени. Мы не можем живо представить себе тогдашнего исторического положения России, того резкого контраста между тираниею Бирона и трудным, по бесплодной, хотя и блистательной войне с Пруссиею, временем, и между царствованием Екатерины – этою эпохою блестящих и великих дел, мудрых преобразований, разумного и гуманного законодательства, которого основою было: лучше простить десять виновных, чем наказать одного невинного, возникшего просвещения и возникавшей литературы, как плодов нравственного простора, сменившего удушающую тесноту, как творения мудрости и благости, воцарившейся на троне. Близкие к тем временам, мы так далеки от них усовершенствованиями всякого рода, так горды и так счастливы великими успехами двух последних царствований, что не можем смотреть на наше прошедшее, не сравнивая его с настоящим, – а это сравнение, разумеется, выгоднее для настоящего. И потому нам теперь должно не столько судить об эпохе Екатерины Великой, сколько изучать ее, чтоб приобрести данные для суждения о ней. К числу таких данных, без сомнения, принадлежат свидетельства современников, – а всем известно, как велик был их энтузиазм к своему времени и творцу его – Екатерине. Здесь мы говорим о царствовании Екатерины только в отношении к поэзии. Поэзия Державина – самое живое и самое верное свидетельство того, до какой степени эта эпоха была благоприятна поэзии и до какой степени могла она дать поэзии разумное содержание. В этом отношении должно обращать внимание не на похвалы Екатерине певца ее, которые, как похвалы современника, не могут иметь той неоподозреваемой достоверности и искренности, как голос потомства; но здесь должно обращать внимание на ту свежесть, ту теплоту искреннего и задушевного чувства, которыми проникнуты гимны Державина Екатерине, на тот смелый и благородный тон, которым они отличаются. Итак, нам остается только выбрать те строфы из разных од его, которые представляют особенно характеристические черты громко и торжественно воспетого им царствования.
Ода «Фелица» – одно из лучших созданий Державина. В ней полнота чувства счастливо сочеталась с оригинальностию формы, в которой виден русский ум и слышится русская речь. Несмотря на значительную величину, эта ода проникнута внутренним единством мысли, от начала до конца выдержана в тоне. Олицетворяя в себе современное общество, поэт тонко хвалит Фелицу, сравнивая себя с нею и сатирически изображая свои пороки. Исповедь его заключается стихами:
Таков, Фелица, я развратен!Но на меня весь свет похож.Не оставляя шуточного тона, необходимого ему для того, чтоб похвалы Фелице не были резки, поэт забывает себя и так рисует для потомства образ Фелицы:
Едина ты лишь не обидишь,Не оскорбляешь никого;Дурачества сквозь пальцы видишь,Лишь зла не терпишь одного;Проступки снисхожденьем правишь;Как волк овец, людей не давишь:Ты знаешь прямо цену их:Царей они подвластны воле,Но богу правосудну боле,Живущему в законах их.Ты здраво о заслугах мыслишь:Достойным воздаешь ты честь;Пророком ты того не числишь,Кто только рифму может плесть;А что сия ума забаваКалифов добрых честь и слава,Снисходишь ты на лирный лад:Поэзия тебе любезна,Приятна, сладостна, полезна,Как летом вкусный лимонад.Слух идет о твоих поступках,Что ты нимало не горда,Любезна и в делах и в шутках,Приятна в дружбе и тверда;Что ты в напастях равнодушна,А в славе так великодушна,Что отреклась и мудрой слыть.Еще же говорят неложно,Что будто завсегда возможноТебе и правду говорить.Неслыханное также дело,Достойное тебя одной,Что будто ты народу смелоО всем, и вьявь, и под рукой,И знать, и мыслить позволяешь,И о себе не запрещаешьИ быль и небыль говорить;Что будто самым крокодилам,Твоих всех милостей зоилам,Всегда склоняешься простить.Стремятся слез приятных рекиИз глубины души моей.О сколь счастливы человекиТам должны быть судьбой своей,Где ангел кроткий, ангел мирный,Сокрытый в светлости порфирной,С небес ниспослан скиптр носить!Там можно пошептать в беседахИ, казни не боясь, в обедахЗа здравие царей не пить.Там с именем Фелицы можноВ строке описку поскоблить,Или портрет неосторожноЕе на землю уронить;Там свадеб шутовских не парят,В ледовых банях их не жарят,Не щелкают в усы вельмож;Князья наседками не клохчут,Любимцы вьявь им не хохочутИ25
Последняя строка отсутствует в журнальном тексте статьи. Это следует, очевидно, отнести за счет типографской небрежности, почему мы и восстанавливаем ее.
Заключительная строфа оды дышит глубоким благоговейным чувством:
Прошу великого пророкаДа праха ног твоих коснусь,Да слов твоих сладчайша токаИ лицезренья наслаждусь!Небесные прошу я силы,Да их простря сафирны крылы,Невидимо тебя хранятОт всех болезней, зол и скуки;Да дел твоих в потомстве звуки,Как в небе звезды, возблестят.Оду эту Державин писал, не думая, чтоб она могла быть напечатана; всем известно, что она случайно дошла до сведения государыни. Итак, есть и внешние доказательства искренности этих, полных души стихов:
Хвалы мои тебе приметя,Не мни, чтоб шапки, иль бешмета {26} За них я от тебя желал.Почувствовать добра приятство —Такое есть души богатство.Какого Крез не собирал.Ода «Изображение Фелицы» растянута и разведена водою риторики, но в ней есть превосходные строфы в pendant [3] к оде «Фелица», почему мы и выписываем их здесь:
Припомни, чтоб она вещалаБесчисленным ее ордам:«Я счастья вашего искалаИ в вас его нашла я вам;Став сами вы себе послушны,Живите, славьтеся в мой векИ будьте столь благополучны,Колико может человек.Я вам даю свободу мыслитьИ разуметь себя, ценить,Не в рабстве, а в подданстве числитьИ в ноги мне челом не бить;Даю вам право без препоныМне ваши нужды представлять,Читать и знать мои законыИ в них ошибки замечать.Даю вам право собиратьсяИ в думах золото копить,Ко мне послами отправлятьсяИ не всегда меня хвалить;Даю вам право беспристрастноВ судьи друг друга выбирать,Самим дела свои всевластноИ начинать и окончать.Не воспрещу я стихотворцамПисать и чепуху и лесть,Халдеям, новым чудотворцамМахать с духами, пить и есть;Но я во всем, что лишь незлобно,Потщуся равнодушной быть;Великолепно и спокойноМои благодеянья лить».. . . . . . .Рекла б: «Почто писать уставы,Коль их в диванах не творят?Развратные – вельможей нравы —Народа целого разврат.Ваш долг монарху, богу, царствуСлужить – и клятвой не играть;Неправде, злобе, мзде, коварствуПути повсюду пресекать:Пристрастный суд разбоя злее;Судьи – враги, где спит закон:Пред вами гражданина шеяПротянута без оборон».. . . . . . . .Представь, чтоб все царевна средстваВ пособие себе бралаПредупреждать народа бедстваИ сохранять его от зла;Чтоб отворила всем дорогиЧрез почту письма к ней писать;Велела бы в свои чертогиДля объясненья допускать.. . . . . . . .Представь ее облокоченнуНа зороастров истукан,Смотрящу там на всю вселенну,На огнезвездный океан,Вещающу: «О ты, предвечный,Который волею своейКолеса движешь быстротечныВратящейся природы всей!Когда ты есть душа единаДвиженью сих огромных тел:То ты ж, конечно, и причинаИ нравственных народных дел;Тобою царства возрастают.Твое орудие цари:Тобой они и померцают,Как блеск вечерния зари.Наставь меня, миров содетель!Да воле следуя твоей,Тебя люблю и добродетельИ зижду счастия людей;Да удостоена любови,Надзрения твоих очес,Чтоб я за кажду каплю крови,За каждую бы каплю слезНарода моего пролитыхТебе ответствовать могла,И чувств души моей сокрытыхТебя свидетелем звала».26
В этой строке следует отметить неточность, нарушающую рифму. Должно быть: «…иль бешметя».
3
Соответствие. – Ред.
«Видение мурзы» принадлежит к лучшим одам Державина. Как все оды к Фелице, она написана в шуточном тоне; но этот шуточный тон есть истинно высокий лирический тон – сочетание, свойственное только державинской поэзии и составляющее ее оригинальность. Как жаль, что Державин не знал или не мог знать, в чем особенно он силен и что составляло его истинное призвание. Он сам свои риторически высокопарные оды предпочитал этим шуточным, в которых он был так оригинален, так народен и так возвышен, – тогда как в первых он и надут, и натянут, и бесцветен. «Видение мурзы» начинается превосходною картиною ночи, которую созерцал поэт в комнате своего дома; поэтическая ночь настроила его к песнопениям, и он воспел тихое блаженство своей жизни:
Что карлой он и великаномИ дивом света не рожден;И что не создан истуканомИ оных чтить не принужден.Далее заключается превосходный, поэтически и ловко выраженный намек на подарок, так неожиданно полученный им от монархини за оду «Фелица»:
Блажен и тот, кому царевныКакой бы ни было орды,Из теремов своих янтарных,И сребророзовых светлиц,Как будто из улусов дальных,Украдкой от придворных лиц,За росказни, за растобары,За вирши, иль за что-нибудь.Исподтишка драгие дарыИ в досканцах червонцы шлют.