Сочинения Державина

Белинский Виссарион Григорьевич

А тридцать одну строфу, между седьмою и тридцать девятою, можно не читать: тогда впечатление от «Водопада» будет гораздо сильнее; тогда останется для чтения сорок шесть строф, или двести семьдесят шесть стихов… И тут сколько еще воды риторической! Как часто изнемогающее от возвышенного наслаждения чувство внезапно охладевает! Но чтоб мнение наше не показалось произвольным, подкрепим его выписками.

Какой чудесный дух крыламиОт Севера парит на Юг?Ветр медлен течь его стезями:Обозревает царства вдруг,Шумит, и как звезда блистает,И искры в след свой рассыпает.

Этот дух – тень Потемкина; но что же это за прозаическое описание, ничего не выражающее! И неужели дух Потемкина непременно должен обгонять ветер, обозревать царства вдруг,

шуметь, блистать, подобно звезде, и сыпать искрами по своему следу? Риторика!

Чей труп, как на распутьи мгла,Лежит на темном лоне ночи?Простое рубище чресла,Две лепты покрывают очи,Прижаты к хладной груди персты,Уста безмолствуют отверсты!Чей одр – земля; кровь – воздух синь;Чертоги – вкруг пустынны виды?Не ты ли, счастья, славы сын,Великолепный князь Тавриды?Не ты ли с высоты честейНезапно пал среди степей?Не ты ль наперсником близ тронаУ северной Минервы был;Во храме муз, друг Аполлона,На поле Марса вождем слыл;Решитель дум в войне и мире,Могущ – хотя и не в порфире?Не ты ль, который взвесить смелМощь Росса, дух Екатерины,И, опершись на них, хотелВознесть свой гром на те стремнины,На коих древний Рим стоялИ всей вселенной колебал?Не ты ль, который орды сильныСоседей хищных истребил,Пространны области пустынныВо грады, в нивы обратил,Покрыл Понт Черный кораблями,Потряс среду земли громами?Не ты ль, который знал избратьДостойный подвиг росской силе,Стихии самыя попратьВ Очакове и в Измаиле,И твердой дерзостью такойБыть дивом храбрости самой?Се ты, отважнейший из смертных,Парящий замыслами ум!Не шел ты средь путей известных,Но проложил их сам, – и шумОставил по себе в потомки;Се ты, о чудный вождь Потемкин!Се ты, которому вратаТоржественные созидали;Искусство, разум, красота —Недавно лавр и мирт сплетали;Забавы, роскошь вкруг цвелиИ счастье с славой следом шли!..

Вот эта поэзия, не риторика! Правда, и в этих стихах не без недостатков; но они извиняются духом времени. Во время Державина нельзя было сказать: «достойный подвиг русской силы»: это было бы низко и несогласно с парением оды; непременно нужно было сказать: «достойный подвиг росской силы»: слова «росский» и «росс» казались тогда не только необыкновенно звучными, но и отменно умными… Выражения: наперсник у северной Минервы, друг Аполлона во храме муз, вождь на поле Марса, для нас слишком прозаичны, но, по понятиям того времени, в них-то и заключалась вся сущность поэзии. За этими прекрасными поэтическими строками опять следует риторика, и притом довольно нескладная:

Се ты, небесного плод дараКому едва я посвятил;В созвучность громкого ПиндараМою настроить лиру мнил;Воспеть победу Измаила. {5} Воспел… Но смерть тебя скосила!Увы! и хоров сладких звукМоих в стенанье превратился;Свалилась лира с слабых рук,И я там в слезы погрузился,Где бездна разноцветных звездЧертог являли райских мест.

5

Эта строка дана у Белинского неточно. Должно быть: «Воспел победу Измаила».

За этою риторикою

опять следует поэзия:

Увы! и громы онемели,Ревущие тебя вокруг;Полки твои осиротели,Наполнили рыданьем слух;И все, что близ тебя блистало,Уныло и печально стало.Потух лавровый твой венок,Гранена булава упала,Меч в полножны войти чуть мог, —Екатерина возрыдала!Полсвета потряслось за нейНезапной смертию твоей!

Теперь опять голая риторика:

Оливы свежи и зеленыПринес и бросил Мир из рук.Родства и дружбы вопли, стоны.И муз ахейских жалкий звукВокруг Перикла раздается:Марон по Меценате рвется.Который почестей в лучах,Как некий царь, как бы на троне.На сребророзовых конях,На златозарном фаэтоне,Во сонме всадников блисталИ в смертный, черный одр упал!

За риторикою опять следуют проблески поэзии:

Где слава? где великолепье?Где ты, о сильный человек?Мафусаила долголетьеЛишь было б сон, лишь тень наш век,Вся наша жизнь не что иное,Как лишь мечтание пустое.Иль нет! тяжелый некий шар,На нежном волоске висящий,В который бурь, громов ударИ молнии небес ярящиОтвсюду беспрестанно бьют,И, ах! зефиры легки рвут.

А вот и чистая поэзия:

Единый час, одно мгновеньеУдобны царства поразить,Одно стихиев дуновеньеГигантов в прах преобразить;Их ищут места – и не знают;В пыли героев попирают!Героев? Нет! но их делаИз мрака и веков блистают;Нетленна память, похвалаИ из развалин вылетают;Как холмы, гробы их цветут;Напишется Потемкин труд.

Теперь опять риторика:

Театр его был край Эвксина,Сердца обязанные – храм;Рука с венком – Екатерина;Гремяща слава – фимиам;Жизнь – жертвенник торжеств и крови,Гробница – ужаса, любови.

Следующие за тем пять строф, изображающие страх турков при мысли об Измаиле и радость «Россиян» при взгляде на русский флот в Черном море, – преисполнены риторики и в мысли и в исполнении. Остальные девять строф исполнены поэзии, особливо эти две:

Поутру солнечным лучомКак монумент златой зажжется,Лежат объяты серны сном,И пар вокруг холмов виется,Пришедши, старец надпись зрит:«Здесь труп Потемкина сокрыт!»Алцибиадов прах! И смеетЧервь ползать вкруг его главы?Взять шлем ахиллов не робеет,Нашедши в поле, Фирс? Увы!И плоть и труд коль истлевает;Что ж нашу славу составляет?..

Мы разобрали одно из лучших стихотворений Державина, и это дает нам право не делать дальнейших разборов такого рода, ибо они загромоздили бы статью выписками. Итак, повторяем, что невыдержанность в целом и частностях, преобладание дидактики, сбивающейся на резонерство, отсутствие художественности в отделке, смесь риторики с поэзиею, проблески гениальности с непостижимыми странностями – бот характер всех произведений Державина.

Какая же, спросят нас, причина этого: та ли, что Державин не поэт; та ли, что его талант был незначителен, или что у него вовсе не было таланта?

Ни то, ни другое, ни третье… Ответ на этот вопрос уже сделан нами в начале статьи: что было там высказано нами в общих чертах, как теория, то приложим мы теперь к вопросу о поэзии Державина, как к факту.

Державин был человек, одаренный великими творческими силами, – и он сделал все, что можно было ему сделать в то время. Не его вина, что он явился в то, а не в наше время; не его вина, что поэзия не падает готовая прямо с неба, а вырастает на земле, переходя через все степени развития, как все растущее.