Сочинения Иосифа Бродского. Том VII
Шрифт:
Туллий. А снотворное?
Публий. Что — снотворное?
Туллий. Мы же поспорили.
Публий. Ну?
Туллий. И ты проиграл.
Публий. Ну?
Туллий. Потому и вернулся: а) Доказать, что ты проиграл, б) За снотворным.
Публий. Ты сошел с ума! Ты сошел с ума! Как ты мог! Ведь сбежал! Не просто сбежал, а — из Башни! Был на свободе! Мог — куда угодно — и — и (не находит слов) променял свободу на снотворное!..
Туллий. А тебе не приходило в голову, душка Публий, что снотворное — и есть свобода? И что наоборот тоже.
Публий.
Туллий. Ну, ты б тоже со мной не поделился — будь ты на моем месте.
Публий. Да. Но я бы и не вернулся! Из чего бы следовало, что возможность сбежать все-таки есть! А ты — ты сократил шансы! Минус еще один способ! Который был. А теперь его — нет.
Туллий. Способ сбежать, Публий, всегда есть. А вот способ остаться... Побег — он что доказывает? Что система несовершенна. Тебя это, конечно, устраивает. Потому что ты, Публий, кто? — варвар. Потому что для тебя Претор — враг. Башня — узилище. И так далее. Для меня он — никто, она — ничто. И они — никто и ничто — должны быть совершенны. В противном случае, почему не вернуться к бараку. Публий. И то веселее.
Туллий. Рано или поздно все становится предметом ностальгии. Потому элегия и есть самый распространенный жанр. Публий. И эпитафия.
Туллий. Да. В отличие от утопии. Говоря о которой — где мое снотворное?
Публий. Мало ли где! Ты же вернулся. Сам, конечно; но это все равно, что поймали. Не важно, чем. Голыми руками или идеей. Идеи — они самые овчарки и есть!
Туллий. Даже если и так, мы же поспорили. И ты проиграл. Я выиграл. За выигрышем и вернулся. (Чеканя каждый слог.) Где мое — снотворное?
Публий. Да почем я знаю... да на свободе таблеток этих завались. Бесплатно дают — указ сенатский. Протяни руку — и готово... Свобода и есть снотворное... Навалом... А ты...
Туллий. Речь, Публий, шла не о вообще снотворном.
Публий. То есть?
Туллий. А о твоем снотворном.
Публий (вздрагивает). То есть о моей свободе?
Пауза.
Туллий. Оставим громкие слова, Публий. Где флакончик-то?
Публий. Где правый сандалий. У тебя под кроватью.
Туллий. Гм. Хитро. (Смотрит с интересом на Публия.) Я б ни в жисть не догадался. (Достает флакон из-под кровати и прянет его в складках тоги.) Переоденусь пойду — промок весь. Льет, как из ведра.
Публий (бросая быстрый взгляд в окно, где — сияющий полдень). Но — сейчас лето, да?
Туллий (из-за ширмы). В Риме, Публий, всегда лето. Даже зимой.
Публий (снова глядя в окно). По крайней мере, утро сейчас, а? Часов, как говорили при христианстве, десять.
Туллий. Утро, утро. Не волнуйся. С этим они еще дурака валять не научились.
Публий. Не в их интересах. Я имею в виду — сокращать сутки.
Туллий. Это почему же?
Публий. Да потому что пожизненно. И удлинять не в их интересах тоже.
Туллий (задумчиво). Н-да, чревато эпосом. Ни больше, ни меньше. (Выходит из-за ширмы, в свежевыглаженной тоге, направляется
Публий. Не поделишься?
Туллий.?
Публий. Ну, этим — как тебе это провернуть удалось. Планом — и так далее. Теперь ведь все равно. Так сказать, постфактум.
Туллий. Ты снотворным своим и постфактум бы не поделился.
Публий. Да при чем тут таблетки!? Мог же все забрать — пока я спал...
Туллий (четко и раздельно). Я вор, Публий. Я не вор. Даже ты из меня вора не сделаешь. Я — римлянин, а римляне не воруют. Я этот флакончик заработал. Понял? За-ра-бо-тал. Своим горбом. Причем, буквально.
Публий. Подумаешь, горбом. Классиков в шахту покидал. Так и христиане делали.
Туллий. Христианам легче было. Во-первых, шахты и были шахты. Им ведь — что им шахту, может, только показывают — сомневаться не приходилось. Во-вторых, не только покидал, но и сам последовал...
Публий. На то они и классики. Властители умов... Словом, сам себе палач, сам себе мученик. И все из-за снотворного несчастного.
Туллий. Что интересно (вертя в пальцах флакон с таблетками), это что именно он, флакончик этот (встряхивает таблетки), идею подсказал.
Публий. То есть как?! (Вскакивает.)
Туллий. Атак, что это — цилиндр, и ствол шахты — цилиндр. Только длиннее. И не такой прозрачный. Хотя тоже узкий. Метра в диаметре не будет. Сантиметров 75, не больше. И стенки, зараза, очень скользкие.
Публий. Смазаны, что ли?
Туллий. Это; и еще от сырости. Плесень местами. Публий. Ну и?
Туллий. Я и решил: не просто солдатиком, а матрац сначала туда засунуть, пополам сложенный. Он же, матрац этот, распрямиться захочет — то есть, застревать станет. Трение создаст. Чего, если солдатиком лететь, может и не случиться. Публий. Это точно.
Туллий. Так мы вместе вниз и поехали. Ускорение как возникает — матрац к стенке ствола ногой прижимаешь. Вроде как тормозишь...
Публий. Долго заняло?
Туллий. Примерно как — э-э — по-большому сходить. Или если душ принимаешь. Хотя пахло, как по-большому. И темно. Публий. А потом?
Туллий. Потом — сечка, классиками разрушенная. Потом — клоака: катакомбы бывшие. И тебя в Тибр сбрасывает... Потом поплыл.
Публий. Когда мы в Лептис Магне когортой стояли...
Туллий. Публий! умоляю...
Публий. Да нет; просто у меня лавровый венок по плаванью был... Э-э, да чего там. (Машетрукой.) Они там сейчас, поди, похуже прежней сечку заделают. Электронную. Либо лазерную. По последнему слову.
Туллий. Ага — распылители. Элементарные частицы... С другой стороны: мы у них тоже не одни. Ресторан все-таки... Опять же антенны телевизионные. Другие камеры. Может быть, даже ПВО. Отходов-то сколько.
Публий. А где, думаешь, у них кухня? Под или над нами?
Туллий. Под, наверное. Все равно же продуктам, в итоге, вниз канать, да. Атак у них шанс подняться имеется. На мир взглянуть.