Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

Гомолицкий Лев Николаевич

––––––

Помню, перед отъездом сюда я начитался в последний день газет. Какое волнующее раздражение, неудовлетворенное любопытство от еще только разыгрывающихся событий... Здесь же полное спокойствие. В мире могут произойти какие угодно перемены, тут о них узнают лишь когда они коснутся непосредственно этих мест. Самые захватывающие новости в этом году - грозы. Ни одна гроза еще не обошлась без жертв. И случаи какие-то все действительно необычные по беспощадности.

Ехали на двух возах с ярмарки. В обоих было по три человека. Началась в поле гроза. Ударило в первый воз. Воз загорелся, остались одни обугленные трупы. На втором возу погнали лошадей, но следующая молния настигла и этот воз, также испепеляя его.

Купался мальчик; стал тонуть. Его спасли, откачали. Отойдя, он вернулся домой, полез на сеновал, и тут его ударило и на месте «убило громом». Вот уж не

знает человек, где его смерть. Правда, не всегда; случается, что знает и сам спешит к ней. Так было с одним тут евреем. Забеспокоился он, что надо поехать в соседнюю деревню к мужику за одолженным мешком. А тут как раз что ни день были сильные грозы. Стали его уговаривать, просить даже. Но ничего нельзя было сделать: поеду и поеду. И еще по дороге знакомые предостерегали. Когда уже был на месте, начало погромыхивать. Взял он свой мешок, собирается обратно. Мужик ему советует переждать грозу. Но опять ему спешно. Вышли вместе к возу, начали друг у друга прикуривать, и тут удар - прямо в этого еврея и на месте, а мужика только отбросило в сторону. Точно к своей смерти спешил. И это замечено: если человек начинает неизвестно почему беспокоиться, заспешит куда совсем неспешно, - значит, к своей смерти.

Это беспокойство необъяснимое я хорошо знаю. Вдруг подымет и понесет, и нельзя остановиться - точно зашел на глубину в реку, и уже понесло течение - знаешь, что не умеешь плавать, что под ногами всё глубже и глубже, а возврата уже нет.

Меч, 1936, №37, 13 сентября, стр. 3. Перепеч. в кн.: Александр Кондратьев: исследования, материалы, публикации. Вып. 2 (Ровно: Гедеон-Принт, 2010), стр.236-240.

В. Мамченко. «Тяжелые птицы». 1936

«Тяжелые птицы» - первая книга Виктора Мамченко (вышла в этом году). Интересная книга. Интересна своими традициями: - Андрей Белый, Хлебников. Только стиль очищенный, чистый, высокий, свободный от «снижения образов», вульгаризмов (та же чистота отличает и зарубежных последователей Пастернака).

А на реке, по ангельской тропе Любовь металась сказками и страхом, И, подойдя, вблизи казалась прахом ^[433] .

433

Стих. «Луна, луна, - ты кажешься смешной…» (1932 ) - Виктор Мамченко. Тяжелые птицы. Стихи (Париж: Изд. Объединения Поэтов и Писателей, <1936>), стр.43.

Лучшее в сборнике - начинающая его поэма «С голубой высоты». Вообще у молодых поэтов большие вещи становятся удачнее мелких. Это не эпос, это «умная» лирика, но и на ней оправдывается закон коловратности - лирика короткого дыхания, «камерная лирика», изжила себя с веком символизма. Героичность времени дует на нас «ветром будущего». Ритм жизни становится отчетливее, волны истории всё выше и круче.

Меч, 1936, №37, 13 сентября, стр.3. «Новые книги». Подп.: Л.Г. 

К 15-летью смерти Гумилева

15-ая годовщина смерти Гумилева почти не отмечена зарубежьем. Нельзя же считать два томика, выпущенных «Петрополисом» в Берлине и являющихся переизданием третьей книги стихов «Чужое небо» и драматической поэмы «Гондла». Вместо того, чтобы подумать, наконец, о полном (пусть даже уж не таком совсем «полном») собрании сочинений или только стихов Гумилева, печатать один из случайных сборников - наименее цельных - и еще предварять его предисловием Георгия Иванова, в основе недруга гумилевской стихии, лучше было просто промолчать. Но промолчать было нельзя - уже и в сов. России заговорили о Гумилеве - на издание полного собрания сочинений не было, видимо, ни желания, ни настоящих средств, и издательство решило отделаться этими книжечками, только бы юбилейная дата была отмечена. На книжечках стоит: «выпущена в свет в день пятнадцатой годовщины смерти Н.С. Гумилева» - чего же еще нужно.

В коротеньком предисловьице к «Чужому небу» Г. Иванов свысока объясняет, что Гумилев, от природы человек «робкий, тихий, болезненный, книжный» и «мечтательный, грустный лирик», пожелал стать героем и пророком. В результате он искупил значительную дозу позерства, сумев достойно погибнуть, преодолевая свою дюжинную интеллигентскую природу, но голос свой лирический сорвал. Жертва же его осталась бесполезным подвигом, донкихотстким в своей ос­нове.

Само собою напрашивается

возражение, что дюжинных людей на войне не отмечает дважды св. Георгий, что они не сходят в подвалу чрезвычайки, встречая смерть со спокойной улыбкой, и, главное, не оставляют после себя такого глубокого следа в жизни и литературе. Гумилев, выросший на французских парнасцах, дорог нам не своим экзотическим романтизмом. В творчестве его была одна глубоко русская черта, усиливавшаяся с годами, - православного мистицизма. Не мистицизма Блока с его теорией демонов и фиолетовых миров, для которого творчество было одновременно соприкасанием мирам иным. Но мистицизма, где перед Богом предстоит человек, не литератор, отдавая высшему всю свою жизнь, а не только минуты сомнительного писательского возбуждения.

Стихи Гумилева дают уверенность, что он имел большой религиозный опыт и что именно религия, а не самолюбие, не поза, дала ему силы преодолеть свою перстную природу; что это дух в нем улыбался навстречу чекистским дулам и что именно этой своей божественной частью он остался между нами и после смерти.

Меч, 1936, №39, 27 сентября, стр.6. Подп.: Л.Г.

Полемика о зарубежной поэзии

В этом году выборгский «Журнал Содружества» дал место интересной полемике о зарубежной поэзии. Начиная с №1 в журнале появились статьи Бор. Новосадова [434] , Ю. Мандельштама [435] , Ю. Терапиано [436] , Л. Гомолицкого [437] , Ю. Иваска [438] . Как справедливо отметил Новосадов, спор о существовании в эмиграции новой поэзии (кстати, начатый и поддерживаемый в течение пяти лет Г. Адамовичем), слава Богу, закончился. Наличие таковой поэзии теперь очевидно само по себе. Новая полемика только лишний раз это доказывает, - вокруг мертвеца так не разгораются страсти.

434

Борис Новосадов, «Мысли о молодой эмигрантской поэзии (В порядке дискуссии)», Журнал Содружества, 1936, №6 (42), стр.24-26.

435

Ю. Мандельштам, «Гамбургский счет (По поводу “Антологии русской зарубежной поэзии”)», Журнал Содружества, 1936, №2 (38), стр.7-12.

436

Ю.Терапиано, «Перечитывая “Антологию”»., Журнал Содружества, 1936, №3 (39), стр.8-11.

437

Л. Гомолицкий, «В Гамбурге (В порядке “Гамбургского счета”)», Журнал Содружества, 1936, №4 (40), стр.27-30.

438

Юрий Иваск, «Попытка наметить тему (О “методизме” современного искусства)», Журнал Содружества, 1936, №5 (41), май, стр.2-25.

Новый спор - это спор вновь определившегося направления, которое повело борьбу с «камерной лирикой», с акмеистическим «парижем».

Вызвал на борьбу, собственно, сам «париж». Я уже писал («Меч» №11) о статье Ю. Мандельштама, призывающей к «гамбургскому счету» молодых писателей: открыто высказать свое мнение друг о друге. Следом за этой статьей выступил Ю. Терапиано, который с невиннейшим самомнением отметал всё, не согласное с парижскими настроениями. В ответ появилась довольно резкая статья Л. Гомолицкого. Обращаясь к русскому «монпарнасу», он спрашивал:

«Перед кем отвечают ваши книги? выразителями идеологии каких читательских кругов вы являетесь, вы, объявившие вашим достижением “эмиграцию из жизни”?.. Вы кичитесь столичностью... Но прав был А. Бем, когда в статье о последней книге Ю. Фельзена назвал ваш “париж” захолустьем. Где же эта столица, когда вы зашли в душный тупичок имени Иннокентия Анненского»...

Смысл полемического задора Л. Гомолицкого в давнем его требовании от «литературы в эмиграции» стать «литературой эмиграции». Среди поэтов, возросших на парижской почве, он выделяет «первого русского сюрреалиста» Б. Поплавского и «героического поэта» Ник. Гронского. К этому списку Бор. Новосадов прибавляет еще Ант. Штейгера, Льва Савинкова и В. Мамченко, главное предпочтение отдавая тому же Гронскому. «О русской эмигрантской, если хотите, зарубежной поэзии?
– пишет Новосадов: - Да вот, жива она. Жива и в Штейгеровских кратких и отчетливых стихах, жива и в неуклюжих строках Мамченко, даже в нервных поисках правды Савинкова. Но там она только жива. А вот Гронский доказал нам, что она не только жива, но и способна на большие дела, на подвиги».