Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

Гомолицкий Лев Николаевич

Здесь мне хочется привести несколько народных обычаев, связанных по времени с праздником Пасхи.

Еще в прошлом столетии в Курской губернии наблюдался обычай (возможно, сохранившийся и посейчас) «кликанья мороза». Совершался этот обряд, сохранивший все формы древнего дохристианского обряда, в первый день Пасхи. В избе собиралась вся семья. Садились за стол, на который подавалась миска с ячневым киселем, приготовленным на молоке. Старший в семье, взяв миску, ставил ее на растворенное окно и громко кликал:

– Эй, мороз! Иди к нам киселя есть, не тронь наших жита-пшеницы...

Сказав это, он выливал ложку киселя за окно - кормя, ублажая мороз. И так до трех раз. После этого кисель переставлялся опять на стол и семья приступала к еде.

В этом обряде выступают характерные черты так называемой «второй трапезы», против которой так восставали первые христианские проповедники. Трапеза эта «ставилась» - посвящалась предкам

и родоначальнику человечества Роду или славянским паркам - Рожаницам и тогда называлась - рожанич. «Кликанье мороза» не что иное, как пережиток славянского культа предков, имевшего свои обряды, связанные со всеми временами года. Почему Род заменился со временем морозом - это тоже находит свое объяснение. Некоторые исследователи видят здесь видоизменение имени Лада, которое связывают и с ладом-согласием, и с хладом. Древнее славословие Ладу - «ладование», сохранившееся в припевах хоровых песен, сопутствует всем семейным праздникам. Как и Ярило, он - олицетворение или покровитель плодородия. «Ладо - бог женитьбы, веселия, утешения и всякого благополучия; ему жертвы приношаху хотящие жениться, дабы его помощию брак добрый и любовный был», - говорится в Густынской летописи. «Ладу, проще Ладо, Ладо, того идола ветхую прелесть диавольскую на брачных веселиях руками плещуще, и о стол биюще, воспевают». «Руками плещуще», - не отсюда ли происходит и слово ладонь.

Покровитель продолжения рода, Лад, может быть одним из имен самого Рода; это тем вероятее, что в принципе чаще всего поется «Ой Дид-Ладо» - Дед же древнее имя Рода: - люди «внуки Божии».

Подобная «окличка», но уже прямо «окличка мертвых» совершалась и в страстной четверг.

В первый день Пасхи сохранился еще и другой обычай: - «купанья», обливанья водою. Обычай этот распространен и в Польше. Здесь он называется «'smigus». Проф. Брюкнер считает, что обычай этот немецкого происхождения и является видоизменением ударов пальмовыми ветвями Вербного воскресенья. В России он, однако, известен с незапамятных времен и носит в некоторых местах название «купальского обливания» (Снегирев).

В приказе синода от 17-го апреля 1721 года он упомянут в числе языческих обрядов: «будто бы вспоминают мерзких идолов, в них же был некий идол Купало, ему же на Велик день приносили жертву оным купаньем».

Обычай этот не принадлежит к числу приятных для тех, кто становится его жертвой. Облить стараются врасплох или еще лучше сонного. Древний, утерянный смысл его, по-видимому, как и всякого религиозного омовения, - очищение, очищающая жертва. Связь с Купалой ведет к тому же дохристианскому истоку - культу предков. Купальские игрища, продолжавшиеся весь огненный месяц «креса», связаны с периодом летнего солнцестояния, предваряющего сбор плодов земных. Если Лад покровитель цветения жизни, то Купало - плодородия. Второе его имя Ярило. Купальские дни - это и есть не что иное, как Ярилины игрища - языческие мистерии, изображавшие похороны и воскресение бога Ярилы.

Эти игрища богопламенного креса были всегда связаны с кострами, спускающимися по откосу огненными колесами, зажженными в виде факела ветвями, возжением в деревнях «живого» - от древесной искры - огня и т.д. Но чаще всего происходили они возле воды. Вода у древних славян имела значение мистическое. У воды умыкали невесту; в бане, где сочетаются огненная и водная стихии, совершались ночные навьи мистерии: по воде пускались и пускаются до сих пор венки с зажженными на них свечками. Вода не только средство священного омовения, она по самой своей природе священна. Особенно проточная вода. Это - путь в потусторонний мир, в царство предков. Теперь трудно судить, как сложилось воззрение славян на священную природу воды. Некоторые исследователи полагают, что это пережиток древнейшего обычая хоронить в лодке, пуская ее по течению реки в море. Обычай этот мог быть занесен варягами. Отсюда проточная вода - путь умерших в потустороннее, навье царство. Отсюда и древнее слово навь сближают с navis - корабль.

На юге России, по свидетельству историка Соловьева, на Пасху бросали в реку скорлупу от крашеных красных яиц как весть покойникам о наступающем у живых празднике Воскресенья.

Меч, 1937, №17, 2 мая, стр.12. Подп.: Л.Г. Эту заметку можно рассматривать как «комментарий» к рассказу «Зерно».

Еще о Маяковском

В апреле месяце в «Мече» была напечатана моя статья о Маяковском. Статья эта вызвала отклик в польской печати. Основываясь на моих словах, Вацлав Грубиньский написал в «Курьере Варшавском» статью «И да, и нет. По поводу поэзии в России» [470] . Так как польскому читателю могут показаться данные, приводимые сотрудником эмигрантской газеты о советской литературе,

голословными, считаю своим долгом уточнить здесь главные положения своей статьи.

470

K. W. Waclaw Grubi'nski, «I tak i nie. A propos poezji w Rosji», Kurier Warszawski, 1937, nr 118 (30 kwiecie'n, wydanie wieczorne), str. 4.

Все сведения о Маяковском были почерпнуты мною из советской печати: из статей в «Литературном Критике», появившихся в связи с годовщиной смерти поэта в 1935г.; из чрезвычайно интересного для истории борьбы Маяковского с самим собою предисловия Н. Асеева к поэме «Про это» - в пятом томе полного собрания сочинений Маяковского изд. Госиздата (1934); из предисловия-биографии к однотомному собранию сочинений [471] , книги, по поводу которой и была написана моя статья; и, наконец, источником служили мне сами произведения Маяковского.

471

Владимир Маяковский. Избранные стихи. Под ред. Л. Брик. Предисловие И. Беспалова (Москва-Ленинград: Academia, 1936).

Об отношении Ленина к Маяковскому пишет Асеев, основываясь на воспоминаниях Крупской [472] . Вот это место из предисовия Асеева (стр. 13): «...отношение Ленина к Маяковскому... очень изменилось после посещения Владимиром Ильичом общежития вхутемасовской молодежи, где он увидел, как молодежь эта, готовая отдать свою жизнь за революцию, находила выражение своим чувствам в стихах Маяковского.
– “После этого, - свидетельствует Крупская, - Владимир Ильич подобрел к Маяковскому”.
– Вот такое “подобрение” наблюдалось, конечно, неоднократно и в других случаях практики “лефовцев” (левый фронт искусства.
– Л.Г.). Но гораздо сильнее были многократные свидетельства “позлобления” людей, для которых дело искусства было лишь отдыхом и успокоением после “скучного и тревожного” трудового дня».

472

Н. Асеев, «Работа Маяковского над поэмой “Про это”», в кн.: Владимир Маяковский. Полное собрание сочинений. Том 5. Про это. Поэма (Москва: ГИХЛ, 1935), стр.8-56.

Реплика Ленина об «удовольствии с точки зрения политической и административной» при чтении стихов Маяковского была произнесена 6-го марта 1922 года на заседании коммунистической фракции Всероссийского съезда металлистов. Вызвана эта всемилостивейшая похвала была сатирами Маяковского и, в частности, сатирою «Прозаседавшиеся». «Прозаседавшиеся» принадлежат к периоду расцвета свыше поощрявшейся «самокритики» и направлены против новых советских бюрократов.

...Сидят людей половины. О, дьявольщина! Где же половина другая? «Зарезали! Убили!» Мечусь, оря, – От страшной картины свихнулся разум. И слышу спокойнейший голос секретаря: «Они на двух заседаниях сразу. В день заседаний на 20 Надо поспеть нам. Поневоле приходится разорваться! До пояса здесь, а остальное там...»

Биографию Ленина в виде чудовищной поэмы Маяковский изготовил к годовщине смерти отца большевизма. В поэме этой подробно изложена история социал-демократии и роль в ней Ленина. Поэма «Хорошо» служит как бы продолжением «Ленина» - в ней описывается большевицкая октябрьская революция. Эта рифмованная история, порою сбивающаяся на политический памфлет, занимает 6 тысяч с лишним строк. В последний год своей жизни Маяковский задумал третью подобную же поэму о пятилетке. Что это за поэзия, легко себе представить, зная, что в стихах Маяковский особое, «ударное» значение придавал рифме, строя ее на каламбурах. Изобретению таких рифм он посвящал буквально всё свое время. Он говорил, что нет такого слова, к которому он не нашел бы хорошей «боевой» рифмы. При такой работе история большевизма в стихах являет собою тяжелую, вымученную рубленую прозу. Между тем сам Маяковский в ранних своих стихах и - минутами, проблесками - в последнем своем периоде умел быть настоящим поэтом. Потому я и писал о жалости, которую испытываешь, перечитывая его произведения. Это история гибели большого таланта, отдавшего себя на служение политике.