Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

Гомолицкий Лев Николаевич

Уже различая ее приближающиеся черты, он восклицает:

Это ты, как виденье легка. Это ты - сквозь века, сквозь скитанья...

Наконец она появляется для первого и одновременно вечного объятия:

И я простер невольно руки, И тихая явилась ты. И где-то в зеркалах, в пролетах От глубины до глубины В безумном, в

непомерном взлете С тобой мы были сплетены.

6 

Не напрасно дана «веселая смерть» поэту. «Вспомни, вспомни, - говорит он: - смерть не всё сжигает...»

Тишина земного торжества смерти - намек на иную тишину - тишину тайны «вечности существования». Всё временное преходяще - и мысли и лица, но

...Звезды в сияющей мгле, Облака, облака и зарницы Никогда не пройдут на земле.

Смерть - только переплавление несовершенной формы в более совершенную, синее очистительное пламя. И заклинанием кажется стихотворение С.Барта, раскрывающее этот высший смысл смерти:

Чтоб родиться, нужно умереть – В тленье кануть, в тлении сгореть. Ты не бойся тела - плотью дух сожги. Все безумства мира, все пути твои. Синий пламень... синяя река... Синий пламень... первая строка... Дрогнула завеса... Ярый, золотой Всходит мир телесный, юный мир земной.

Путь души - канатной плясуньи, по оригинальному образу С.Барта, - вечное балансирование над бездной страдания и смерти, пока в момент, когда «ропщет бубен» и «ждет стихия», она не восходит в вечное, «небес касаясь».

7 

За окном - за синей льдиной, За покоем снежной дали В робком свете книги синей Зори вечные звучали. Он пришел - о боль свершенья! В белом облаке метели. Я не верю в привиденья, Но шаги прошелестели. Встал в сторонке, точно нищий, Весь в снежинках - в звездной пыли. Тени строгие кладбища На лице его застыли. Я молчала. Скорбь иная Мне открылась в этом миге. Отступая, замирая, Я замкнулась в синей книге.

На первый взгляд темное и косноязычное, стихотворение это становится ясным, стоит только внимательно вглядеться в него при свете поэтического светильника С.Барта.

Мир, в котором течет жизнь человека, - комната. За окном ее в «синей книге» небесной тайны звучит о чем-то вечность.

Но вот он– гонец смерти - внезапно входит в комнату жизни в белом облаке холода уничтожения. «О боль свершенья!» - восклицает поэт.

Строгие тени кладбища застыли на лице пришельца, и иная скорбь - не житейская боль, не «кровный крик» страдания, срывающийся в «пустоту», - но иная, мудрая, тихая скорбь сознания неизбежности

переплавления, преображения в смерти раскрывается в этом миге.

И, отступая, жизнь входит в «синюю книгу» неба, входит из явного в тайну, из тленного - в вечное...

8 

Мировоззрение автора неуловимо. Оно раскрывается в области неосознанного.

Он любит холодные цвета «голубой» и «синий», подчеркивая ими метафизичность своих образов.

У его смерти - голубые глаза. Могила - голубая. Синий пламень переплавления в смерти. Синяя книга неба. Синий порог - кладбище. Синий весенний воздух.

Томление, вечная тоска, ожидание, тревога, неясные переживания и, наконец, тени и безмолвие наполняют его стихи.

Он воскрешает романтику.

В одном своем стихотворении он, одинокий, поет осанну «распятому Другу», в то время как чуждые им, толпясь, проходят мимо холма - вечной Голгофы - «стада поколений».

Смиренномудрое, одинокое утешение мукам он нашел в своем романтическом христианстве. Не потому ли так торжественно звучит его восторженное приветствие смерти –

Великая радость во мне. Великая нежность. Без злобы Стихаю в преддверии гроба. Что было, то было во сне... Великая радость во мне.

9 

Мне остается сказать о форме и художественных приемах С.Барта.

Как в народных заговорах, в отдельных стихотворениях С. Барта повторяются одни и те же слова. Кажется, поэт снова и снова произносит их, опьяняясь их звучанием:

Синий пламень... синяя река... Синий пламень... первая строка... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И плач... и плач... и плач... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Казни меня, казнящий без вины, Казни любовь и царственные сны...

Любит он повторять и обороты, одинаково строить соседние фразы, любит параллельные места. Любит начинать несколько фраз подряд «и», «как», «где». Любит повторять в одном стихотворении одни и те же строки.

Повторения его то стремительны:

Туда, туда, в безликий тлен...

то кажутся имеющими «бесконечную длительность»:

прощаясь навеки... навеки...

то приобретают строгую значительность:

Вспомни. Вспомни. Смерть не всё сжигает.

Рифма, в общем небогатая и иногда дающая осечку, у него подчеркнуто значительна главным образом не в конце, а в середине строчки:

Туда, туда, в безликий тлен Испить столикой жизни плен... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Это ты, как виденье, легка. Это ты - сквозь века, сквозь скитанья...

Как ни статичен, казалось бы, мир стихов С.Барта, в них много движения. Ощущение ритма движения в С.Барте обострено в зачет пластичности. Зато движение, о котором он повествует, видишь точно воочию, присутствуешь при нем. Даже как бы ощущаешь ветер, производимый этим движением. Так, он пишет: