Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1

Гомолицкий Лев Николаевич

Одновременный выход двух первых книжек «Священной Лиры» в марте 1937 предпринят был Гомолицким как заявление об образовании противостоящего Парижу направления в эмигрантской поэзии. То обстоятельство, что в отношении стилистическом между двумя книжками было мало сходного, нейтрализовывалось, в его глазах, общностью лежащей в их основе концепции «религиозного служения» искусства. Гомолицкий надеялся расширить новое объединение привлечением Иваска и Гершельмана, оставшихся в Эстонии вне группы после распада «Цеха поэтов». Он пытался подвигнуть их на создание и издание сочинений о смерти параллельно его «Оде». Однако оба от совместных с ним акций уклонились. Поскольку не удавалось основать группу из числа сверстников, Гомолицкий пришел к идее привлечения к «Священной Лире» другой одинокой литературной фигуры – поэта старшего (блоковского) поколения А.А. Кондратьева. Встретились они первый раз еще до сформирования «Священной Лиры», в августе 1936, когда Гомолицкий посетил его на Волыни по дороге к родителям ⁴⁸⁹ . Поездка описана в его очерке «Провинциальные мысли». По пути Гомолицкий навестил Лидию Сеницкую в Ровно, в доме которой вместе с хозяевами занялся разборами только что вышедших книг Мамченко и Гронского и обсуждал «тайны хлебниковского стиля». «Провинциальные мысли» впервые формулировали программу, выдвигаемую Гомолицким перед своим поколением, – скрещение «таинственной линии Хлебникова» с традицией «религиозной герметической поэзии XVIII века». И хотя, судя по

статье, в этом поэтическом доме Сеницкой автор нашел себе единомышленников («ровенская беседа плодотворней монпарнасских диспутов»), никаких ощутимых последствий наметившееся сближение не имело.

489

489 Родители Гомолицкого жили в Менджзыжеце (Miedzyrzecz Ostrogski), где отец работал учителем в начальной школе. Лев Николаевич видел их впервые после 1931 года. Ева отдельно направилась к родителям в Острог.

В дорогу Гомолицкий взял только полученную новую книжку Кондратьева – Славянские боги ⁴⁹⁰ . «Провинциальные мысли», в некоторой степени служившие продолжением манифеста Иа-фета «Священная Лира», затрагивали вопрос об отношении поэзии, религии и действительности в связи с этим сборником кондратьевских мифологических сонетов. Хоть Гомолицкий и утверждал, что книгу «прочел в Варшаве, но понял только на берегах Ярыни», однозначного ответа на такой вопрос статья не предлагала. Сложившееся в Варшаве впечатление от кондратьевской книги сводилось к тому, что это не более чем декоративная стилизация. Но при появлении на волынской земле, в имении Кондратьева, автор статьи увидел «Ее» – промелькнувшее женское демонологическое существо (возможно, Мокошь), которое, с другой стороны, судя по позднейшими мемуарным высказываниям («Autobiogram»), он готов был отождествить и с покойной тещей создателя Славянских богов. Беседы двух поэтов еще более осложняли картину. В то время как Гомолицкий предлагал «путь откровения», собеседник трезво его предостерегал об опасности «шарлатанства» ⁴⁹¹ , с чем гость не мог не согласиться: честнее принять мифологию, воплощенную Кондратьевым в стихах (и в прозе), за «богов без религии», то есть за чистую стилизацию. Такой вывод прозвучал и в письме к А.Л. Бему от 8 октября 1936: «Кондратьев писал свои сонеты от холодного разума, как собиратель поверий. “Откровений” там нет. А раз нет откровений, нет и настоящей поэзии, осталась стилизация. Наружу вышел стиль. “Голый стиль”». В противоречии с этим предостережением автора Славянских богов и с признанием отсутствия «откровений» за его поэзией, в «Провинциальных мыслях» сообщается, однако, что в последнюю ночь Гомолицкий вновь воочию увидел «Ее». Согласуется с этим мистическим мотивом и наделение на прощание, в конце очерка, символическим значением мотива неотвратимости и неожиданности смерти – от грозы (по-видимому, намек на Перуна). Таким образом, вопрос о реальности религиозно-мистического опыта остается в статье открытым.

490

490 Стихотворения из этой книги прежде печатались в Молве и Мече.

491

491 Эта ситуация повторена в статье «На берегах Ярыни» (1937), где Кондратьев снова удерживает гостя от принятия «фантомов» за реальность.

Сама по себе первая поездка к Кондратьеву в августе 1936 планов о создании «Священной Лиры» не возбудила. Только встреча с Юрой Клингером повлекла за собой провозглашение новой группы. Вхождение Кондратьева в группу третьим состоялось с задержкой, и договоренность об этом была достигнута во время паломничества к нему Гомолицкого вместе с Клингером в июле 1937 года ⁴⁹² . Две отдельные поездки к Кондратьеву – в августе 1936 и в июле 1937 – быстро слились в памяти Гомолицкого в одну. Так, контаминированы они уже в поэме его «Встреча» (1938), в шутливой форме описывавшей рождение «Священной Лиры» ⁴⁹³ . Возникший тройственный союз выразился в двух публикациях осенью 1937 года – в первом (и единственном) коллективном сборнике «Священной Лиры», куда вошел цикл стихотворений Кондратьева «Вертоград небесный», поэма Гомолицкого «Сотом вечности» ⁴⁹⁴ и цикл «Жатва Божия» Клингера, и в разделе, отведенном группе в Антологии русских поэтов в Польше ⁴⁹⁵ . Такой состав группы обеспечивал, в глазах Гомолицкого, равновесие и перекличку между Кондратьевым, как «совидцем» раннего периода символизма, и Клингером, как юным последователем Блока, с самим Гомолицким посередине, воплощавшим, в мировоззренческом плане, «неоязычество» в этом окружении. И хотя в стилистическом отношении его «Сотом вечности» вопиющим образом диссонировало в сборнике с соседями, единство группы, в глазах Гомолицкого, вполне достигалось декларацией о верности традиции символизма:

492

492 Оно описано в статье: Л. Гомолицкий, «На берегах Ярыни. Посвящается А.А. Кондратьеву», Меч, 1937, 8 августа, стр. 9.

493

493 Ср.: Leon Gomolicki. Horoskop, str. 165-171; Leon Gomolicki. Autobiogram (Warszawa: Pa'nstwowy Instytut Wydawniczy, 1989), str. 93-94.

494

494 Начальный ее кусок – «Три племени – три поколенья...» – помещен был в Мече 6 декабря 1936 (стр. 6).

495

495 Извещение о выходе обеих книг появилось в Мече 28 августа, стр. 3.

Зарубежная «Священная Лира» выпустила новый, третий по счету сборник, в который вошли циклы стихов Ал. Кондратьева, Л. Гомолицкого и Георгия Клингера. Новые стихи Ал. Кондратьева – «Вертоград Небесный», вошедшие в сборник, представляют поэта с новой, неизвестной читателю до сих пор, стороны. Это религиозная лирика, литании, обращенные к Ней – «Великой матери», Благодатной, Лилии небесного вертограда. «Сотом вечности» Л. Гомолицкого – апология среднего поколения, юность которого совпала с черным революционным безвременьем. Безвременье это сверстники поэта – если верить его словам – обратили во «вневременье», использовав для духовного самоусовершенствования «апокалипсические годы». «Жатва Божия» – новый лирический цикл Г. Клингера.

Интересно, что в новом сборнике «Священной Лиры» представлены поэты трех поколений. Объединяют их общие традиции русского символизма ⁴⁹⁶ .

Контраст между утверждением общности символистской генеалогии участников «Священной Лиры», с одной стороны, и резкими различиями поэтических манер ее участников явно смущал Ю. Иваска, что чувствуется в его рецензии на сборник трех поэтов:

За

годы эмиграции А. Кондратьев почти нигде не печатался и, казалось, совсем замолк. Перелистывая его «Вертоград», мы узнаем, что подобно Вячеславу Иванову он остался верен всем прежним заветам и продолжает писать в духе и стиле девятисотых годов. У него – своя особая «система» символов, и ему удается растворить ее в мелодике, в «напевных» волнах магического моря:

496

496 Н<иколаев>, «Среди новых книг». Меч, 1937, 14 ноября, стр. 6.

Темноликая, тихой улыбкою Ты мне душу ласкаешь мою, О, прости меня, если ошибкою Я не так тебе песни пою.

Но есть искусство иносказания, которое редко прибегает к напевности, чуждается мелодизма и не стремится создать настроение. Это – аллегорическая поэзия: минуя область чувств, она задает загадки уму; и ее «темнота» – не таинственная, а загадочная. В ней нет прелести, и она не хочет прелести; эта поэзия – не соблазняет, не заражает, а заставляет «мысленно воображать» – если только мы готовы прислушаться к причудливым речам «служителя» неулыбчивой (и смешного не боящейся), сухопарой музы аллегорий. В Германии у нее был целый ряд своих жрецов (в их числе Клопшток). У нас Державин послужил ей одой «Бог». В первой половине XIX в. поэтами аллегористами были С. Шихматов, Ф.Глинка, В. Соколовский. Все они скорее неудачники, но их поэзии нельзя отказать в стиле. В настоящее время окольными путями аллегорической поэзии решился пойти Л. Гомолицкий; его – «в аллегорические чащи стремит олений мыслей бег». Он во многом близок символистам (но не по стилю, а по типу, он, подобно Андрею Белому, – «человек, всю жизнь посвятивший истолкованию апокалипсиса»); он тоже всюду ищет и находит «тайные знаки» и предается чаяниям; но чужд магизма мелодики, и соблазны напевности преодолевает тяжелым архаическим языком и риторикой; а фантазия его (очень богатая) – отвлеченная, сухая, – и для избранного им рода поэзии – это достоинство, а не недостаток.

Прозрачнясь, мы теряем вес, Пока учился смертник ползать. Найди божественную пользу, Вне-временье открыли в без –

Эти строки, очень для Гомолицкого характерные, находим в его последней поэме «Сотом вечности».

Третий участник сборника молодой поэт Георгий Клингер. По-видимому, что сказать для него важнее, чем – как сказать, и это располагает в его пользу; найдя свое, нетрудно найти свои слова. Можно предположить, что 1-ый блоковский том – его настольная книга. <...> ⁴⁹⁷

497

497 Ю. Иваск, <рец.:> «А. Кондратьев Вертоград небесный, Л. Гомолицкий. Сотов вечности. Георгий Клингер. Жатва Божья. 1937. Варшава. Сборник издания Священной лиры», Журнал Содружества, 1937, № 11, стр. 21-22.

Вскоре в издательстве вышел и «Северный берег» самого Иваска – первая его книга ⁴⁹⁸ . Ею география «Зарубежья» переступала границы Польши. В тот момент деятельность издательства была отмечена и в Париже. Включив в свой обзор книгу Иваска, но полностью обойдя молчанием Клингера, Г.В. Адамович по поводу Гомолицкого и Кондратьева в тройственном сборнике писал:

<...> Л. Гомолицкий – как и Юрий Иваск,– пишет в «высоком стиле». Но это приводит его к десятипудовой выспренности, в сравнении с которой Тредьяковский – мотылек, газель, серебристое журчание ручейка! Тредьяковский, кстати сказать, тревожит его воображение, свидетельств чему довольно много. Например:

498

498 Она (без названия) была объявлена уже в заметке «Священная Лира», Меч, 1937, 28 августа, стр. 3. В анонсе, помещенном в тройственном сборнике, она имела название, отличное от окончательного – «Опыты».

Пласт мела прободен могучим здесь бивнем с повестью рун о том, как в небо взято тучам вод мезозойское руно!

или:

Мы ждали жизни, а пока не в жалобу, не в мрак, не в плети, но в мудрость шли нам апока- липтические годы эти!

Не следует думать, что «Сотом вечности» Гомолицкого – поэма юмористическая. Нет, это произведение сверх-серьезное, – философское, идейное, метафизическое, нравственно-религиозное. Автор – не дебютант в литературе. Принужден сознаться, что для меня остается тайной, чего он от поэзии хочет, куда свою поэзию ведет. Архаизмы Гомолицкого, конечно, не простая прихоть и не кокетство. Это нечто вроде «вызова эпохе». Но если вызов сделан без фиглярства,– а в этом сомнений нет,– что за ним? Отказ от вcякой попытки очистить то, что, по-видимому, представляется отвратительным, уклонение от борьбы и действия, отступление в прошлое без разбора, в слепой уверенности, что прошлое лучше настоящего? Ответ не ясен. Каждый пишущий,– если только он не совсем автомат,– смутно спрашивает себя хоть раз в жизни: что я пишу, зачем, для кого, с какими общими надеждами? Интересно было бы знать настроения и догадки Гомолицкого, если не в литературном, то хотя бы в психологическом «разрезе».

Рядом с «Сотом вечности» в сборнике «Священная лира» помещена и искусная, стройная и сладкогласная – с откликами из Владимира Соловьева – поэма А. Кондратьева «Вертоград небесный». Имя автора давно знакомо – еще со времен «Весов» и «Скорпиона» ⁴⁹⁹ .

Доброжелательно об обоих дебютантах отозвался Ходасевич:

Юрий Иваск и Георгий Клингер дебютируют небольшими книжечками, изящно изданными варшавским издательством «Священная лира». Одаренность чувствуется в обоих. Иваск («Северный берег»), в своих исканиях исходящий из Державина и Баратынского, располагает к себе смелостью, молодым задором, не всегда, по правде сказать, оправданным; Клингер, автор «Небесного плуга», ставит себе задачи более скромные, но разрешает их очень умело и изящно. И тому, и другому хочется пожелать дальнейших успехов ⁵⁰⁰ .

499

499 Георгий Адамович, «Литературные заметки», Последние Новости, 1938, 24 февраля, стр. 3.

500

500 Вл. Ходасевич, «Двадцать два», Возрождение, 1938, 17 июня, стр. 9.