Сочинения в 2 т. Том 2
Шрифт:
— Нет, я нисколько не боюсь за себя. Однако было бы непростительно открывать свои мысли первому встреченному шпику. Отныне я буду очень осторожен, Петр… Возможно, еще настанет время действовать? Мужеству осторожность не помеха. Ты не упрекнешь меня никогда за отсутствие и первого и второго качества.
Возможно, что агент, приходивший на шлюп под видом любознательного гостя, не решился писать донос на Головнина. Слава командира «Дианы» становилась все громче. Здесь же, на Камчатке, он одновременно получил две награды: орден Владимира «за благополучное совершение многотрудного путешествия» и орден Георгия «за осьмнадцать морских кампаний». О бегстве «Дианы» из английского
Многие из новых знакомых Головнина в Петропавловске предсказывали ему, что он обязательно будет вызван для доклада к морскому министру в Петербург. Однако такого распоряжения не поступало. Словно забыли в Петербурге о шлюпе и его команде. Это молчание столицы Головнин объяснял прежде всего почтовой службой: даже самые срочные депеши путешестовали с Камчатки в Петербург долгие недели.
Уже миновала осень, и началась снежная камчатская зима, и прошел метельный январь, а позабытый высоким начальством шлюп, скованный льдом гавани, окруженный сугробами, безмолвный и заиндевевший, по-прежнему стоял на мертвом якоре; капитану его нередко казалось, будто не снежная поземка скользит вдоль промерзших бортов — пенятся и шипят волны дальнего южного моря…
В следующем, 1810, году Головнин получил распоряжение об очередном рейсе. Теперь ему предстояло повторить путь славных русских мореходов Чирикова и Беринга на Аляску, путь, правда, уже освоенный русскими моряками, но от этого не ставший менее суровым.
Особенно запомнилась в этом походе Головнину встреча с главным правителем русской Америки Барановым, начальником волевым и энергичным. Баранову было за шестьдесят лет, однако он по-прежнему оставался неутомимым исследователем Аляски, странствовал по горам Кадьяка, по тундре и лесам, собирал коллекции минералов, чучела птиц и зверей, дружил с окрестными племенами индейцев.
В доме его, на Кадьяке, Головнин залюбовался собранием редких картин, рисунками и чертежами кораблей, от древних каравелл до новейших фрегатов. Книги о путешествиях и открытиях были любимыми книгами Баранова: здесь, в далеком краю, он имел под рукой все русские и иностранные новинки, посвященные событиям на морях и океанах.
Вечерами, когда в уютной горнице был едва различим гул океанского прибоя, подолгу беседовали они об этой дальней, открытой и обжитой русскими стороне, о сказочных, еще не тронутых богатствах просторов и недр Аляски, о близком будущем ее, и теплое чувство трогало сердце капитана: вот он, отважный русский человек, открывающий для будущих поколений целый мир!
Обжитые, далекие ли, близкие ли места — человек всегда покидает с чувством печали. Для русских мореходов, промышленников, рыбаков этот суровый остров Кадьяк давно уже стал родным. Бревенчатые селения на его берегу, как и на берегах Аляски, носили знакомые русские имена, будто где-нибудь под Рязанью… Вечерами на улицах звучали русские песни. По-русски приветливо встречали поселенцы гостей. Русские дети впервые улыбались солнцу на этой земле. И были здесь русские могилы.
С чувством печали покидал Василий Головнин далекую заморскую родную сторону. Он отдал ей, сколько мог, бессонных ночей и тревожных вахт в пути, в туманы и штормы. Дорожа каждым днем и часом, остававшимися до отправления в обратный рейс, на Камчатку, он занимался описью берегов, и там, где никогда не плавал ни один корабль и где прошла «Диана», — четкие, ясные очертания берега были положены на карту уверенной рукой, такие подробные
Трудным был обратный переход с Аляски в Петропавловскую гавань… Шлюп медленно продвигался в тумане вдоль южной стороны Алеутской гряды, где изменчивые стремительные течения с гулом проносились в узких проливах, увлекая на скалы корабль, где нельзя было верить лоту потому, что у самого берега глубина достигала десятков саженей… Не раз вспоминал Головнин записи славного морехода Алексея Чирикова об этих краях — такие жестокие, непрерывные штормы на других широтах не случались.
Шлюп давно уже требовал ремонта — с 1807 года, со времени выхода из Кронштадта, его подводная часть не была осмотрена ни разу, и, судя по состоянию трюмов, обшивка и часть шпангоутов были ненадежны. Головнин торопился в Петропавловск и еще надеялся перейти в Охотск: там было все необходимое для ремонта.
С грустью осматривал Головнин свою команду: если бы сейчас его матросы сошли на гранитную набережную Петербурга, в празднично разодетую толпу! Пожалуй, в столице начался бы переполох! Этих скромных тружеников и героев там, пожалуй, приняли бы за беглых каторжан. Одетые в пеструю рвань, в изношенной обуви, а то и совсем босые, матросы «Дианы» походили на покинутых всем миром бродяг. А ведь в Петербурге знали о стойкости и доблестном труде этих людей. Как же могло случиться, что, приветствуя храбрецов, сановники из Адмиралтейств-коллегии и из Адмиралтейского департамента не позаботились о самом простом и необходимом — о смене одежды для экипажа «Дианы»?
«Что жаловаться, однако, и кому? — думал капитан. — Сановники жалобы не услышат. Когда-нибудь Россия оценит добрые дела своих моряков».
Из-за позднего времени переход из Петропавловской гавани в Охотск Головнину пришлось отложить. Шлюп вторично зазимовал на Камчатке. Команда пола ремонт своими силами, чинила снасти, заменяла прошившие доски. 14 начале апреля посыльный начальника Камчатки торжественно вручил Головнину пакет из Петербурга. Это было предписание морского министра. Оно именовалось повелением. Итак, морской министр повелевал капитану «Дианы» произвести точнейшее описание южных Курильских островов, Шантарских островов и Татарского берега до Охотска.
В министерской бумаге было указано, что Адмиралтейств-коллегия и Адмиралтейский департамент посылают Головнину подробные инструкции касательно возложенного на него задания… Эти строки предписания Головнин перечитывал несколько раз. Когда же может прийти на Камчатку инструкция? Пожалуй, только к осени… Если ожидать, значит, утратить самое дорогое для исследований время — целое лето. И, значит, снова бессмысленно зимовать на Камчатке. Не долго раздумывая над решением, он отдал приказание: готовиться в путь!
В конце апреля команда прорубила в гавани лед и вывела шлюп в Авачинскую губу. Четвертого мая «Диана» покинула Камчатку.
Только теперь, после четырех лет скитаний и плена, после всего, что было пережито в бушующем океане у мыса Горн, южнее Австралии, у Антарктиды, в тропиках, у Алеутской гряды, в туманах у острова Кадьяк, после двух зимовок на Камчатке, для Головнина наступал тот желанный период исследований и открытий, о котором он столько мечтал.
Уходя на Курилы, он знал, что это плавание не обещает быть безопасным. Еще совсем недавно русские морские офицеры Хвостов и Давыдов были вынуждены силой оружия отстаивать исконные русские права на Южный Сахалин и Курильские острова, где японские браконьеры не только уничтожали ценного пушного зверя, ловили рыбу, вырубывали леса, но и строили крепости и держали под ружьем целые гарнизоны.